Адрес публикации: http://www.kroupnov.ru/pubs/2004/01/14/10405/
Время публикации: 22:36, 14.01.2004



Градостроительные тупики



Самым страшным врагом любого большого и серьёзного дела являются удобные, быстрые и увлекательные решения, которые, к сожалению, легко соблазняют управленца и заводят дело, фирму, систему, страну и мир в тупик. Тупики, как правило, тесно связаны либо с инерцией – готовностью ничего принципиально не менять, плыть по течению, либо с упрощением и примитивизмом, то есть судорожными попытками найти панацею и решить фундаментальные проблемы одним махом.

Также важно отметить, что тупиков обычно бывает сразу несколько. И каждый из них удачно дополняет другой, а вместе они образуют нерушимую монолитную систему того, что все изо дня в день делают и вынуждены делать, и что систематично разрушает и уничтожает культуру, государственность и жизнь.

Следует откровенно сказать, что в наши дни буквально все инерционные решения и действия в сфере определения жизнедеятельности и жизнеобеспечения населения, организации расселения и градостроительства направлены против предлагаемой нами альтернативной системы поместно-усадебного расселения и градоразвития, против поместной урбанизации в целом (1).

Поэтому необходимо, прежде всего, обозначить существующие тупики и стоящие за ними удобные и чрезвычайно вредные для страны и почти каждого из нас инерционные решения.

Но разобраться в отдельных тупиках недостаточно.

За отдельными тупиками лежит общий кризис и цивилизационный тупик.

И он уже требует не только анализа и критики, но и появления общественного субъекта, который окажется в состоянии увидеть, принять и реализовать системные решения.

В отношении к тупикам, способам их избегания и преодоления и лежит сегодня область самоопределения страны и каждого из нас.

Либо мы будем по отдельности подстраиваться к заявляемым неизменными и подводимыми под стабилизацию существующими эмпириями российского жизнеустройства. Либо мы как страна, окажемся способными найти и реализовать историческое решение, которое позволит нам культурно-государственным образом решать и общие, и частные проблемы.


Железобетонный тупик


Из года в год, изо дня в день мы возводим и возводим панельное жильё, в котором плохо и невообразимо дорого жить. В народе давно уже окрестили типичные районы многоэтажной застройки “бетонноблочными джунглями” и “мешками”.

Этими только по видимости дешёвыми, но скорыми на сборку многоэтажными коробками, которые на деле антиэкологичны и антиэкономичны, мы непрерывно воспроизводим железобетонный или панельный тупик.

Откуда взялся этот тупик?

Из уверенности в нашем праве бесконечно продолжать изначально короткий по задачам цикл, интервал, в течение которого делалась ставка на многоэтажное панельное строительство из сборного железобетона. В 50-е годы Европа, восстанавливающая себя после войны, стала использовать сборный железобетон (в США и Канаде – сборные деревянные конструкции)

в качестве технологии, наиболее подходящей для почти мгновенного (а у всех был на слуху опыт строительства сухогрузов типа “Либерти”, собираемых меньше чем за 20 дней) обеспечения жилищем массы нуждающихся в этом людей, и был выбран этот высокоиндустриальный метод. Пусть в очень скромной архитектурной интерпретации, которую и признавали временной, хотя, не будем забывать, появились высокие градостроительные достижения типа застройки Гавра во Франции архитектором Огюстом Перре. Именно опыт Франции был принят за основу при создании системы массового индустриального домостроения в СССР в середине 50-х годов. Но во Франции, как и в других европейских странах, этот период существовал сравнительно недолго, у нас же он остается чуть ли не единственным надежным методом строительства квартир массового количества и уровня.

Именно железобетон оказался наиболее подходящим и выгодным для массового поточного индустриального строительства материалом. Под задачу его производства в огромном количестве созданы мощности, которые теперь, в свою очередь, заинтересованы в воспроизводстве самих себя и, следовательно, в том, чтобы панельный железобетон оставался самой массовой технологией.

В результате Россия – единственная страна в мире, упорно продолжающая строить многоэтажные железобетонные дома-коробки и в которой большая часть населения проживает именно в таких домах.

При том что никто в мире давно уже не желает в железобетоне жить и в странах, прошедших цикл панельного домостроения, уже завершается его планомерный снос. Показательным здесь является подрыв и полный снос в апреле 2003 года крупнейшего жилого комплекса Европы, расположенного в Линце (Австрия) и состоящего из 20-этажных железобетонных жилых зданий.

Каким образом мы загнали себя в этот тупик?

Тупик является прямым следствием того, что страна перестала развиваться и органическая смена градостроительных укладов и строительных технологий была заменена хаотическим конгломератом подрядных строительных способов сдачи объектов и импортом иностранных зданий отверточной, так скажем, сборки на местах.

Что такое железобетонные панельные многоэтажные дома, которые на сегодняшний день прочно составляют более половины уже имеющегося и значительную часть вновь строящегося жилищного фонда?

Прежде всего – это непрерывность вредного воздействия в жилье железобетонных ограждающих конструкций на человека, сходное, к примеру, с никак не оговариваемым неблагоприятным воздействием на человека нейлоновых рубашек и других избыточно искусственных вещей и объектов среды.

Причины отрицательного влияния железобетона (армированного металлическими сетками или стержнями бетона) и сопутствующих ему условий жизни на здоровье человека такие: экранирование арматурой или элементами состава бетона электромагнитных полей, жизненно важных для нормального человеческого существования, в результате чего излучения электроприборов не пропускаются наружу, в помещениях возникают вихревые токи неблагоприятного для человека свойства, а человек, напротив, не улавливает излучений окружающей среды. Кстати, это сказывается отрицательно, прежде всего, на детях.

Это также и отсутствие приточной вентиляции в квартирах, что особенно неприятно в квартирах верхних этажей зданий повышенной этажности, резкие скачки давления внутри жилых помещений при смене направлений ветра, инфильтрация вредностей с нижележащих этажей, низкая звукоизоляция. Кроме того, стремление ставить здания повышенной этажности ближе к перекресткам, магистралям, площадям, приводит к дополнительному воздействию шума, света, загазованности воздуха, что в меньшей степени проявляется внутри микрорайонов, но там, в свою очередь, возникают проблемы больших ничейных неухоженных пространств с рядами самостийных блоков гаражей и дорожками, до предела забитыми автомобилями.

Человеку вредны не только стержни и сетки арматуры железобетона. Сильно влияют на его здоровье и состояние любые металлические конструкции, так как искажают естественный магнитный фон и космическое излучение.

Многие исследователи указывают на то, что железобетон “давит” на человека, в результате чего в таких сооружениях люди быстрее устают.

Причин этому несколько: наличие в цементе усваиваемых в процессе его обжига ядовитых веществ, а также использование в качестве заполнителей тяжелых бетонов горных пород с повышенным уровнем радиации. Причём это касается не только железобетона. И без арматуры застывший бетон на портландцементе получается чрезвычайно плотным и исключительно тяжелым материалом (особенно, когда в качестве заполнителя используется тяжелый гранитный щебень или лавовые породы), что приводит к тому, что он, как говорится, “не дышит”.

Железобетонные ландшафты оказываются эстетически и символически вредными. И это подтверждает не только визуальная экология, наука, возникшая в 80-х годах прошлого века, но и многочисленные замечания чутких к красоте и безобразию окружающего мира людей. Они не радуют глаз и ежесекундно проповедуют культ мертвящего индустриализма и обезличенной техносферы.

Знаменитый французский философ Жан Бодрияр в книге “Символический обмен и смерть” ещё за несколько лет до 11 сентября 2001 года так описывал символический смысл двух бывших башен Всемирного торгового центра (World Trade Center) в Нью-Йорке: “Здания Рокфеллеровского центра еще отражались друг в друге своими фасадами из стекла и бетона, включаясь в бесконечную зеркальную игру города. Эти же башни слепы и не имеют фасадов. Здесь устранена всякая референциальность жилища, фасада как лица, интерьера и экстерьера, заметная еще в здании Чейз Манхэттен Бэнк или же в самых смелых зеркальных небоскребах 60-х годов. Вместе с риторикой вертикальности исчезает и риторика зеркала. Остается только серия, замкнутая на цифре 2, как будто архитектура, как и вся система, выводится теперь из неизменного генетического кода, из раз навсегда установленной модели” (2).

И те, кто выбрал именно эти башни для тарана захваченными боингами – не имели ли они в виду уничтожения именно символов технологического могущества и одновременно безликости, предельного символа конца века?

Железобетон оказывается сегодня системно античеловечным, направленным против человека, несоразмерным и безразличным к человеку - неантропоморфным. А мы строим и строим мертвенные бетонные коробки не для бизнеса и офисов – а в качестве собственного жилья и места собственного обитания.

Ну, а тем, кому всякие там “тонкости” типа здоровья и красоты не кажутся убедительными, следует знать, что железобетонные многоэтажные дома для массового жилья являются антиэкономичными.

И подобная антиэкономичность является закономерной.

Во-первых, как мы уже писали, панельные дома исходно рассчитаны на копеечные по цене тепло, электричество, воду. Наружные ограждающие панели по условиям теплопередачи рассчитывались, исходя из очень низкой цены на централизованно подаваемые теплоносители. Отсюда низкие теплотехнические показатели наружных стен, потери в сетях тепло- и водоснабжения, большое лифтовое хозяйство за счет средней этажности городских домов в девять и более этажей.

Во-вторых, железобетонные дома очень чувствительны к соблюдению сроков капитального ремонта и при его задержках быстро изнашиваются. Именно поэтому мы уже вошли за последние два года в полосу стремительно нарастающего износа жилищного фонда, который уже в течение ближайших десяти лет может привести к выбытию целых районов.

Но, в-третьих, и главное, дело не только в самих домах и квартирах. Железобетонные многоэтажные кварталы требуют централизованной инженерной инфраструктуры – то есть того, что мы сегодня именуем жилищно-коммунальным хозяйством (ЖКХ). Эксплуатация и поддержание в рабочем состоянии всего этого инженерного комплекса и задаёт исходно высокозатратную экономику жизнеобеспечения.

Тупиковость продолжения полувековой давности новизны курса на панельное и железобетонное строительство в наши дни почти не обсуждается. И так упали объёмы работ и темпы строительства – чего же их ещё, мол, осуждать и обсуждать. Спасибо хоть, что домостроительные комбинаты ещё как-то работу дают и отдельные дома строят. А под программы ипотеки или переселения их ветхого и аварийного фонда – вообще только так и надо строить! – говорят многие, находящиеся в управлении строительным комплексом

Если и приводятся недостатки, то они, как правило, сводятся к вторичным вещам: плохому тепловому балансу наружных стен (дома, как говорится, “холодные”), сильной слышимости, плохой изоляции, унылому внешнему виду, ограничениям по планировке и перепланировке и т.п.

Нередко желание продать построенное жильё ведёт к тому, что принципиально новым и альтернативным жильём представляются дома, в основе которых монолитные конструкции или же кирпичные многоэтажные дома, в качестве каркаса и перекрытий в которых используется опять всё тот же железобетон. При этом нередко “по умолчанию” предполагается, что, к примеру, монолит или монолитный “сэндвич” (т.е. монолит, который заливается, имея в качестве неснимаемой опалубки защитные или теплоизоляционные материалы, например полистирол) не хуже, а даже лучше привычного панельного железобетона. А это не так.

И людям нисколько не легче, что за этим умолчанием стоит, скорее всего, не прямой обман, а элементарное незнание или попытка не обострять сложившуюся ситуацию.

Известный представитель “неформальной медицины” Юрий Андреев в книге “Три кита здоровья” пишет: “Будучи с головой погруженными во вселенский Океан, мы жалко и глупо пытаемся тем не менее от него отгородиться - то ли посредством синтетической одежды, изолирующей нас от благотворного влияния природы, то ли забираясь в железобетонные жилища, жадно слизывающие все свободные электроны со своих обитателей, то ли облекая города в смог, намертво отделяющий нас от ультрафиолета и в то же время убийственно разъедающий сторожевой слой озона. Логика здесь такая: коль скоро так принято, из этой колеи не выбраться; коль скоро пистолет уже куплен, необходимо из него застрелиться. Да, конечно, где, к примеру, набраться леса или кирпича при индустриальных масштабах строительства жилья в стране? Вот и гоним железобетон…”

Да, очень точно сказано: “Гоним железобетон”. Однако в корне неверным является суждение Ю. Андреева: “Да, конечно, где, к примеру, набраться леса или кирпича при индустриальных масштабах строительства жилья в стране?”.

Обратите внимание, вот этим именно суждением, которое отражает представления не только Ю. Андреева, но и подавляющей части нашего населения, собственно и обеспечивается эта самая “гонка” железобетона.

На деле же ситуация прямо противоположная.

Мы сегодня в стране имеем все возможности и условия для того, чтобы именно индустриальным образом запустить совсем другую и всем необходимую “гонку” здорового, удобного, красивого и семейно-родового жилья.

И именно это сейчас и является главным для страны делом.

На место ложных альтернатив “индустриальный массовый железобетон - убогий массовый самострой – штучное дорогое коттеджное строительство для богатых” мы можем и должны поставить адекватную национальную задачу: индустриальное строительство великолепных и недорогих семейных домов на родовых поместьях.

Нельзя допускать некритическое воспроизведение железобетонного домостроительства. Зачем же опять и опять строить не лучшие дома, плодить плохой и обременительный фонд?

Принятая правительством на излёте СССР общесоюзная целевая программа “Жилище” в качестве одного из важнейших принципов уже провозглашала не только внедрение малоэтажной городской застройки и развитие индивидуального жилищного строительства на собственных усадьбах, не только отвод лучших пригородных земель под частное жилище и формирование региональных систем расселения вдоль линий железных дорог, но и отказ от железобетона как основного строительного материала и поэтапный переход к разнообразию строительных материалов (развитие легких стеновых блоков, например, и разработке и производству принципиального новых материалов типа вяжущих низкой водопотребности или безавтоклавных ячеистых бетонов) и к дереву как новому основному строительному материалу.

Эта программа не была реализована. Почему? И в силу того, что был разрушен СССР, и из-за общего обвала сферы капитальных и долгосрочных вложений.

Не приходит ли сейчас снова нужное для этого решительного шага – перехода от железобетона к дереву и новым материалам – время? Не настал ли час нам самим начать выходить из этого железобетонного тупика?

Жить далее в железобетоне, тем более вознесенном этажностью высоко вверх, попросту нехорошо. Нехорошо для здоровья каждого и демографического благополучия всех.

Даже одно только внимательное рассмотрение железобетонного или панельного тупика как полностью исчерпавшего себя цикла развития должно вынудить нас ставить вопрос о фундаментальной смене форм жизни и пересмотре наших взглядов на ее обустройство. Для этого необходима разработка принципиально новых критериев того, какое жилище и какую жизнь считать “нормальными”.

Выход из этого “панельного” или “железобетонного” тупика может заключаться только в полной смене нашего мышления и всех парадигм организации жизни и строительства.


Дачный тупик


Массовое дачное движение является исключительно российским феноменом и изобретением. Прямых аналогов дачам на Западе нет.

Земля зовёт… И зов этот неотвратим.

Это было ясно, как минимум, ещё лет тридцать назад, когда “коренные москвичи” да и жители других городов-“миллионников” стали наблюдать типичную картину: около какой-нибудь московской окраинной шестнадцатиэтажки “лимитчики” разбивали “под окнами” крошечные огородики и выращивали на этих сплошь заражённых ионами тяжёлых металлов грядках редиску и лучок.

Крестьянская Россия, выброшенная революцией и индустриализацией в многоэтажные панельные города, не пожелала сдаваться. Одновременно и исконно городские жители всё в большей степени стали ощущать себя приговорёнными к комфортным “клеткам” для жилья в грязно-пыльно-бетонных городах.

Трагедия страны и СССР состояла в том, что дачное движение так и осталось стихийным и лежащим вне вектора нашего стратегического развития.

Конечно, по необходимости принимались различные постановления, в которых как-то регулировался неудержимый дачный исход. Однако это всё были “догоняющие” и непринципиальные решения, в которых не было попытки всерьёз осмыслить и увидеть народную движущую силу.

А поэтому всё происходило с гигантскими затратами времени и сил, неорганизованно, кустарно - “кое-как”.

Строились спешно, быстро и безобразно. В огромном количестве использовались ворованные материалы и часто по крыше или забору дачи можно было с точностью определить место работы хозяина. Дачное “процветание” в целом и было возможно только за счёт использования фактически ворованных, неучтённых или невыражаемых в денежной стоимости ресурсов СССР: дешевый проезд на транспорте, материалы, металл и пр.

Долгое время не было каких-либо проектов для застройки, а когда они появились в конце 80-х годов, то окончательно стал ясен безысходный и тупиковый характер дачного движения.

В народе справедливо прозвали дачные “дома” на двух-шести сотках “скворечниками”, а после проката по советскому еще телевидению латиноамериканских сериалов появилось и еще более иронически-любовное - “фазенды”.

Отсюда – ущербный, неполноценный характер дачных участков и домов в садоводствах, поселках, дачных кооперативах, сложившихся к сегодняшнему времени.

Немногим отличается от дачного ландшафта и развернувшееся в последние пятнадцать лет массовое пригородное строительство индивидуальных домов.

Вплоть до 1989 года имелись строгие ограничения по размерам участка и строений и нормативное предписание располагать их “на неудобьях”. А в последние годы характер такого строительства почти полностью коммерциализировался и является стихийно-неуправляемым, а потому до сих пор не приобрел да и не мог приобрести ясного градостроительного выражения. Дома обычно строятся как случится и как получается в данный момент, реальных проектов нет, социальная, инженерная, транспортная инфраструктуры складываются хаотично, неупорядоченно, с большими издержками для застройщиков – причём не только в момент самого строительства, но и фактически навсегда.

Большую часть новой индивидуальной застройки, претендующей на особняковую и коттеджную, следует, к великому сожалению, также отнести к дачной.

Сегодня мы должны признать, что дачное и большая часть “особнякового” строительства в их существующем виде являются неперспективными и что они всегда выступали в качестве замещения и своего рода компенсации невозможности заводить настоящее поместье и строить на нём собственный дом.

Но само по себе дачное движение выступало важным народным указанием на стратегическое направление развития страны. И это указание – сигнал или послание, которое стоит за этим указанием и движением - должно быть сегодня принято к исполнению.

И это исполнение, если принципиально осмыслить опыт последних десятилетий и реальные нужды страны, состоит в том, чтобы целенаправленно и организованно строить развитие России в 21 веке на поддержке не дачного и приусадебного, а поместно-усадебного строительства.

Мы не настолько богаты, чтобы позволять себе и дальше растрачивать народно-национальную энергию на плохо устроенное расселение.

Дачное движение второй половины прошлого века является великим народным проявлением неприятия индустриальных городов как идеала правильного российского города. Дачное движение демонстрирует волю к преображению мегаполисов и отчаянного бегства от многоэтажной анонимности и бесперспективности.

Однако нет ничего вреднее, чем описывать дачи – тем более дачи начала и конце прошлого века - в качестве чуть ли не материнской породы и рассадника русской культуры.

Так, поэтизация дач порождает такие, например, строки: “Культура в своих основных компонентах формируется и развивается отнюдь не в городе, а в дачных зонах обеих столиц. Мы имеем дело с малоисследованным феноменом сугубо “дачной” культуры, из которой вырастают действительно уже вполне самостоятельные культурные движения от Чехова до круга “Мира искусства” и всех, кроме разве одних футуристов, авангардистов начала нашего столетия. Любопытно при этом, что именно разночинная молодежь с особенной остротой противостоит слободскому началу, предаваясь греху эскапизма во множестве вариаций: от "версальской" А. Бенуа до "парижской" К. Коровина, через "петербургскую" М. Добужинского, Е. Лансере, А.Остроумовой-Лебедевой или А. Ахматовой и до "балетной" у Л. Бакста или А. Головина.

Мир дачи есть мир добровольного временного соседства индивидов, что создавало призрачный мир свободы досужего общения, самопроизвольного обмена ценностями, уже в городских зимних условиях продолжавшего дачное сообщество, освобождая его от неизбежной вынужденности, порождаемой фактом физического соседства и его культурной нагрузкой.

Печальным парадоксом можно счесть факт, что именно в тот самый момент, когда отечественная культура приобретает вполне отчетливые признаки городской ее формы, слободская … контрреволюция большевиков наносит ей удар, от которого та начинает оправляться лишь в славную эпоху зрелого застоя.

Собственно городская среда все в большей степени оборачивалась сосуществованием нового кремлевского “двора” с его обособленными от прочих смертных “поместьями” и слободским миром припромышленного бытия, интенсивно окрашенного вторжением “лимитного” контингента. Однако при своей рыхлости это целое, не успевшее еще вполне окрепнуть в застывшие формы, допустило и продолжало допускать сложноассоциированное существование ячеек индивидуального бытия.

Кухня отдельной квартиры заменила собой или дополнила существующую дачу, так что этой странной паре “кухня-дача” обязано рождением все одушевление самопостигающей “городской” культуры” (3).

Вот так… И мы бы хотели обратить внимание на принципиальную ограниченность подобной романтики дач и кухонь.

Комплименты местечковой реальности являются отказом от творящей, производительной миссии граждан и государства и ведут только к стабилизации хода дальнейшей деградации страны. А “самопостигающяя “городская” культура” оказалась отторгнутой самими ее носителями и переродилась в сервильность прикладной образованности.

Интересно выглядят и указания на Антона Павловича Чехова.

Реальная искорёженная природа советского дачного движения была раскрыта и показана в “Вишнёвом саде” задолго до революции и СССР, хотя и за два года перед первой русской революцией. Уже тогда, в 1903 году, доктор Чехов сумел уловить и подарить нам в художественной форме буквально медицинское описание глубинного тектонического кризиса русской жизни, когда образовались массовые паразитарные слои разночинских “интеллигентов” и прочих “деятелей искусства” вперемешку с почти разложившимся дворянством.

Вот как эта, по определению самого Антона Павловича, комедия провидчески представляет трагедию “нашей нескладной, несчастной жизни”.



Лопахин. До сих пор в деревне были только господа и мужики, а теперь появились еще дачники. Все города, даже самые небольшие, окружены теперь дачами. И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности. Теперь он только чай пьет на балконе, но ведь может случиться, что на своей одной десятине он займется хозяйством, и тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным...

Гаев (возмущаясь). Какая чепуха!



Любовь Андреевна. Продан вишневый сад?

Лопахин. Продан.

Любовь Андреевна. Кто купил?

Лопахин. Я купил.

Пауза.

Любовь Андреевна угнетена; она упала бы, если бы не стояла возле кресла и стола. Варя снимает с пояса ключи, бросает их на пол, посреди гостиной, и уходит.

Я купил! Погодите, господа, сделайте милость, у меня в голове помутилось, говорить не могу... (Смеется.)

… Эй, музыканты, играйте, я желаю вас слушать! Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду, как упадут на землю деревья! Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь... Музыка, играй!

Играет музыка. Любовь Андреевна опустилась на стул и горько плачет.

… (С укором.) Отчего же, отчего вы меня не послушали? Бедная моя, хорошая, не вернешь теперь. (Со слезами.) О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастная жизнь.

Пищик (берет его под руку, вполголоса). Она плачет. Пойдем в залу, пусть она одна... Пойдем... (Берет его под руку и уводит в зал.)

Лопахин. Что ж такое? Музыка, играй отчетливо! Пускай всё, как я желаю! (С иронией.) Идет новый помещик, владелец вишневого сада! (Толкнул нечаянно столик, едва не опрокинул канделябры.) За все могу заплатить! (Уходит с Пищиком.)



И эта сцена - не столько о сломах и стыках разных непересекающихся времён, сколько о замещении трагедии русской жизни на тогда бодрый, но исторически обреченный дачный прогресс.

Ведь если вдуматься, то понимаешь, что не большевики сломали это дачное “процветание”, а та дачная пошлость привела прямиком к февралю 1917-го, и, потом уже, к большевикам.

И вряд ли можно узреть в дачной моде даже столетней давности какое-либо торжество культуры на основе “ячеек индивидуального бытия” в виде дач и кухонь. Иначе откуда взялась “комедия” “Вишнёвый сад”? Иначе зачем бы в те же годы художник С.Ю. Жуковский сетовал на малочисленность “истинно культурных и тонких людей, умеющих ценить эту святыню, не превращающих их (памятники того времени) в фабрики, а парки, где гулял Евгений Онегин — во дрова” (4).

В наши дни дачная эпопея имеет смысл до тех пор, пока продолжается бесконечный кризис жилищно-коммунального хозяйства. То есть дачная система в её массовом виде привязана к неполноценному, нередко вредному и ненадёжному проживанию в городах.

Ни в коем случае, разумеется, нельзя запрещать или сдерживать дачное движение. Наоборот, по-прежнему необходимы поощрение и поддержка создания и обустройства второго (дачного) жилища как способа повышения в существующих условиях надежности жизнеобеспечения, способа укрепления здоровья и восстановительно-рекреационных возможностей населения в целом.

Однако надо понимать, что эта система – “большой город – дачный посёлок” - прямое наследие социалистического способа расселения и градостроительства и ни в коем случае не должна рассматриваться в качестве перспективы.

Особо важное значение имеет правильное понимание и регулирование вторичного – поверх уже существующих деревень и посёлков – дачного расселения. Нужно перевести этот давно идущий полустихийный процесс из чисто дачного формата в возможность создания собственных усадеб и поместий на уже существующих и нередко просто старинных, хорошо обжитых местах.

Нам следует понимать простые вещи: после того, как вырубили вишнёвые сады и понастроили на их месте дач, народилась революция, которая руками этих же лопахиных свергла царя и уничтожила монархию. После того, как мы уничтожим деревни и заменим их дачами, и при этом не пожелаем создавать реальные альтернативные системы расселения и жизни, - после этого мы выродимся в дачно-кухонных дикарей и потеряем страну.

А тем, кто останется в живых, придётся уже рыть землянки (5).


Коммунальный тупик


Речь идёт, конечно, не о “коммуналках”, а о коммунальном или жилищно-коммунальном хозяйстве (ЖКХ) в его современном централизованном виде.

Число претензий к работе ЖКХ за последние несколько лет выросло многократно, следуя за удручающей статистикой аварий, происшествий, да и просто за общим снижением качества работы хозяйства при одновременном программном росте стоимости его услуг. Это касается и магистральных, и городских, и квартальных сетей, и состояния так называемых “источников” - котлов, водозаборов, очистных сооружений и других подобного рода объектов. Их износ в массе своей превышает даже степень износа трубопроводного хозяйства, что делает этот конгломерат систем в целом не только малонадежным, но и планово подразумевающим чрезвычайные ситуации и непрерывные бесконечные ремонтные работы в аварийных режимах.

Инженерная инфраструктура уже давно находится в цикле распада и удерживается от разрушения только экстраординарными усилиями. Примеры множества городов (Великого Новгорода, Томска, Владивостока) ясно о том свидетельствуют. Степень износа инженерной инфраструктуры жилищно-коммунального хозяйства является недопустимо высокой и приближается к двум третям, а около 25% сетей амортизированы полностью, т.е. фактически являются выбывшими и требующими срочной и полной замены.

Неотвратимый рост аварий и сбоев в ЖКХ не должен никого удивлять. Он является абсолютно закономерным и предвидимым.

Все созданные в 50-е – 80-е годы инженерные сети, являются централизованными, т.е. рассчитанными на большие микрорайоны многоэтажной застройки, на единую систему снабжения и утилизации и на фактически необходимое государственное финансирование.

При этом вся система, вся эта совокупность укрупненных централизованных коммунальных инфраструктур городов и многих поселений была исходно ограниченной по решавшимся задачам, была подстроена под слишком конкретные обстоятельства и условия, а потому и ситуативной, краткоживущей, не встраивающейся в сколь нибудь заметную историческую перспективу. Равно как и панельные железобетонные многоэтажные жилые дома, которые эта система обслуживала, в силу их эксплуатационной неэкономичности.

Так, собственно, и произошло в странах, начавших после второй мировой войны программы массового строительства на базе полносборного железобетона. Отслужив два-три десятилетия, эти дома шли под снос, освобождая место для малоэтажных домов из более экологически дружественных человеку материалов.

В нашей с вами стране изменение социально-экономических условий жизни также выявило разительное несовпадение выполняемой функции и параметров ее обеспечения. Вся жилищная система была создана как социалистическая, но все условия и задачи её функционирования одномоментно стали противоположными. Сменились и базовые принципы градостроительства. Ныне оно стало инвестиционным, т.е. рассчитываемым на коммерческий эффект для частного инвестора, а доля муниципальных и государственных капитальных вложений снизилась до незначимых величин.

Централизованные системы ЖКХ не реконструируемы в принципе.

Для этого попросту нет источника финансирования, если мы, конечно, не желаем большую часть государственных и муниципальных бюджетов вкладывать в непрерывное “латание дыр”, в вечный ремонт неремонтируемого. А те громадные объемы средств, которые обращаются в сфере ЖКХ, относятся к чисто эксплуатационным расходам и практически не идут на развитие.

Поэтому, хотим мы того или нет, но все построенные несколько десятилетий назад в множестве городов и поселений районы массовой застройки панельными домами и обеспечивающие их инженерные сети, всё равно придётся выводить из эксплуатации и заменять их другими, новыми.

Реконструировать их невозможно, подобно тому, как невозможно в здравом уме использовать бронетранспортер с его расходом топлива в качестве семейного автомобиля.

Бронетранспортер тоже можно пытаться реконструировать. Снять по возможности броню, оборудование, подрегулировать двигатель, как и панельное здание первых поколений – утеплить, поставить счетчики, приточную вентиляцию для предотвращения теплопотерь через проветривание, его можно даже обстроить снаружи, как и на бронетранспортер можно надеть сверху корпус минивэна или автобуса. Но при любых, даже самых фантастических преобразованиях результаты будут неизменно предсказуемыми.

Вся жилищная система осталось социалистической системой – т.е. устроенной и работающей как нечто целое и неделимое. Именно поэтому так трудно вычленить, приватизировать или отладить какие-то отдельные фрагменты жизнеобеспечения, так же как невозможно, продолжим нашу аналогию, в здравом уме заниматься починкой и оптимизацией пушки и пары кресел (аналога наших приватизированных квартир) при нетронутом и на глазах разрушающемся бронетранспортёре.

Этой централизованной устаревшей и затратной инженерной и домовой системе полностью соответствуют столь же устаревший и затратный хозяйственный механизм и столь же устаревшая и затратная система управления.

Инженерные сети, хозяйственно-экономический механизм и система управления составляют тесно притертые друг к другу образования, которые весьма и весьма сложно расчленить и как-то улучшать частями, по отдельности. И точно так же невозможно продолжать бесконечную эксплуатацию существующих централизованных систем, а уж тем более строить новые аналогичные, работающие по социальным и технологическим принципам середины прошлого века.

Но жилищно-коммунальная система является не только монолитной, но и достаточно несамостоятельной, полностью зависящей и “привязанной” к общему характеру российской урбанизации и градостроительства.

Поэтому, опять же, менять централизованную “социалистическую” ЖКХ автоматически будет означать вынужденную её замену до тех пор, пока вся она не станет другой, даже когда отдельные виды инфраструктур типа энергоснабжения останутся преимущественно централизованными. Но эти действия означают одновременно и кардинальную смену всех представлений о функционировании городской жизни в России.

Предпринимаемые же в настоящее время действия по “реформе ЖКХ” в лучшем случае направлены на профилактический или аварийный ремонт существующих сетей.

При этом большая часть нововведений сводятся к тому, чтобы в максимальной степени “сбросить” затраты на эксплуатацию ЖКХ с государства на граждан. Логика здесь более чем проста. Раз вы, граждане, пользуетесь услугами, являетесь их клиентами, то и платите за них.

И в который раз мы видим тупиковые и, по большому счёту, безответственные и даже некомпетентные попытки решить фундаментальную и комплексную – инженерно-экономическо-социально-культурно-градостроительную – проблему частичными финансово-организационными методами.

Самой модной идеей на сегодня является необходимость завязать систему ЖКХ напрямую на систему энергообеспечения. Здесь обещают организовать “прозрачность” и навести полный порядок, такой же, говорят, как в РАО “ЕЭС”. При этом утверждается, что рационализация затрат в ЖКХ и станет нефиктивной реформой.

Однако на самом деле, по-прежнему никто, ни руководство РАО, ни правительство, ни тем более регионы и муниципальные органы управления, рассуждая о ЖКХ, негласно, по умолчанию, не затрагивают и обходят стороной технологически-организационную основу ЖКХ – характер его инженерных инфраструктур и домостроения. Соответственно, никто и не сможет взять на себя ответственность за перспективы состояния комплекса ЖКХ.

На государственном же уровне из года в год речь идет о соотношении оплаты жилищно-коммунальных услуг потребителями и бюджетами разного уровня, о долях распределения налоговых поступлений между бюджетами, о динамике роста тарифов для потребителей конечной услуги и промежуточных продуктов технологических переделов, а также о переходе от субсидирования производителей к адресному субсидированию потребителей.

Для подчеркивания озабоченности деталями и конкретикой так называемой “реформы ЖКХ” говорится о необходимости наращивания конкурентности производителей, о постановке счетчиков – поквартирных или для многоквартирного дома в целом, о энергосберегающих мероприятиях. Кроме того, речь всегда идет о подготовке к зиме, завозе топлива на тепло- и энергопроизводящие объекты, о предупредительном, профилактическом ремонте сетей и обеспечении возможностей их аварийных ремонтов и замен.

К сожалению, очень часто этой же представляемой картины и соответственно логики придерживается и головное строительное ведомство страны.

Более того, сам Госстрой задал такую форму представления о реформе ЖКХ. Была вброшена в массовое сознание ошеломляющая по величине цифра расходов на поддержание ЖКХ бюджетами разных уровней – более сотни миллиардов рублей в год – и была выдвинута задача снизить для бюджетов эту нагрузку. И вот в конце прошлого века Госстрой сам взялся за то, чтобы задать показатели поэтапного роста доли оплаты коммунальных расходов населением с выходом на стопроцентный показатель в первые же годы нового века. Были, конечно, сказаны, записаны, закреплены слова об энергосбережении, о необходимости лучше и больше финансировать ремонты и замены сетей, других объектов коммунального хозяйства.

Но собственно содержание жилищно-коммунальной реформы при этом полностью свелось к простейшим и лежащим вне градостроительства целевым установкам.

Во-первых, максимально увеличить долю оплаты услуг населением, используя для этого “увеличительное стекло” его дифференциации по нескольким категориям: нуждающиеся (до 20-25% дохода на оплату жилищно-коммунальных услуг), по социальной норме (устанавливается местными органами самоуправления), льготники по разным основаниям и так далее – получают те или иные субсидии, скидки, а остальные платят полностью.

Во-вторых, превращение жилищно-коммунального хозяйства в частное, конкурентное, рыночное.

И то, и другое, кажется, в абстракции, справедливым и правильным. Но по факту является явно недостаточным и не ключевым, а потому и уводит реформаторов в частные и тупиковые направления, не позволяет даже задумываться (не то что решать!) о реальных проблемах и не даёт выходить на стратегический (не говоря уже о миссионном) уровень видения проблем и методов их решения.

Что стоит за отсутствием стратегий преобразования и бесконечным предложением реформ?

Если вычесть корыстные интересы корпораций заполучить “коммунальные” “живые” деньги, то, очевидно, что в основе увлечённого движения в коммунальный тупик лежит принципиальное непонимание сферы градостроительства как материально-технической основы ежедневного жизнеобеспечения и нормального проживания каждого жителя страны.

Создаётся неприятное ощущение, что власти, политики, ведомства, корпорации да и сами рядовые граждане как бы договорились о том, чтобы обсуждать всё, что угодно, кроме самого главного вопроса: что делать с чрезвычайно энергонеэффективными и затратными домами, землёй под домами, трубами, водопроводами, канализацией, подъездами и т.д. и т.п.

То есть, продолжая аналогию, все увлечённо обсуждают цвет новой краски для нашего условного бронетранспортёра, а самые революционные отважно предлагают снять с бронетранспортёра башню, заменить дизель или ввести единую систему расчётов за солярку. Но сказать вслух о том, что с бронетранспортёром вместо “жигулей” мы долго не протянем, все боятся и не хотят.

Не понимая и не видя сферу градостроительства и градостроительные проблемы страны, нельзя и поставить вопрос о стратегии модернизации или даже глубокой трансформации сложившегося типа градостроительства, которое и определяет смысл, тип и виды инженерных систем жизнеобеспечения.

А без постановки такого вопроса абсолютно не учитываемым и даже не обсуждаемым, остаётся самый серьёзный и даже страшный вопрос о том, откуда брать средства на поддержание, воспроизводство и развитие существующих систем ЖКХ.

Ведь централизованные системы ЖКХ являются принципиально затратными и их попросту невозможно поддерживать не только на средства жильцов (даже если они будут платить 120 или 250 процентов “стоимости”), но и на средства муниципалитетов, региональных и федерального бюджетов.

Инерционное продолжение существования и, тем более, строительства привычного нам централизованного типа инженерно-коммунальных инфраструктур, с каждым годом будет требовать всё больших и больших вложений, сопоставимых с российским ВВП, т.е. с общим объёмом всех реальных средств в стране.

Таким образом, нарастающая волна техногенных аварий и катастроф ЖКХ по всей территории страны вследствие многолетнего оттягивания встречных, решающих проблему действий, является запрограммированной и неизбежной.

Сердцевина проблем ЖКХ находится не в поиске “чудесных” решений через написание законов или бесконечную трансформацию форм бухгалтерских расчётов и форм собственности, а в сфере градостроительства.

Централизованные системы инженерного оборудования городских территорий с высокой плотностью многоэтажной застройки есть продукт градостроительства времени массового панельного домостроения, когда технические системы создавались крупными комплексами за счет государственных капитальных вложений. Точно так же – крупными комплексами и на основе крупных единовременных капвложений – предполагалось эти централизованные системы со временем реконструировать и заменять.

Теперь же мы попали в тупик.

Просто отказаться от существующей централизованной системы не получится. Не получится реконструировать и переделать её.

Но также не получится взять новую систему из ничего и ниоткуда, благодаря, к примеру, той же знаменитой “невидимой руке” рынка по Адаму Смиту.

Во-первых, сама собой смена формаций, укладов и парадигм не происходит. А в нашем случае, и это надо специально отчеркнуть, речь идёт о необходимости не текущих и даже не крупных, а исключительно формационных и цивилизационных преобразований.

Во-вторых, последние три столетия мирового опыта достоверно показывают, что рынок возможен только там, где изначально имеется значительный избыток ресурса, который и становится своего рода “топливом” для конкуренции нескольких рыночных субъектов.

Да, сегодня стал возможен рынок жилья, поскольку общий объём жилищных “коробок” и “клеток” (квартиры, дома) превышает реальный платежеспособный спрос на них. Также возможен сегодня и “рынок электричества”, поскольку разрушение советской промышленности при общем сохранении советской единой энергетической системы пока ещё приводит к наличию в стране избыточных мощностей.

Избытка же инженерно-коммунальных инфраструктур не только нет, но, прямо наоборот, имеется их растущий дефицит, следующий за их неумолимым разрушением и износом. Избыток в ЖКХ может образоваться только за счёт резкого, в разы и десятки раз снижения числа пользователей устоявшимся стандартом жилищно-коммунальных услуг. Надеемся, что все отдают себе отчёт в том, что это означает массовый “сброс” населения из привычного “хотя бы” советского качества ежедневной жизни.

Необходимо подчеркнуть, что бодрые указания на то, что в ЖКХ будет наводиться порядок по образцу РАО “ЕЭС” являются неприемлемыми и социально опасными. Даже избыточная в стране электроэнергия оказывается сегодня негарантированным ресурсом, что проявляется в по-прежнему продолжающихся периодических отключениях электричества в разных уголках России. А чрезвычайно дефицитная коммунальная система и её ресурс при наведении подобного порядка автоматически в течение нескольких лет вытолкнет значительную массу населения из системы пользования коммунальными услугами и приведет к существенному и социально разрушительному снижению качества жизни.

Получается, что и введение рынка в системе ЖКХ означает на деле не только социальную безответственность, но и, главное, прямой отказ от решения проблемы.

Не спасёт ЖКХ и медленное или быстрое, не имеет значения, административное “повышение тарифов”, поскольку сегодня уже даже дети знают, что любые повышения тарифов абсолютно не отражаются на изменении качества услуг и уж, тем более, на модернизации неимоверно дорогостоящих инфраструктур.

Таким образом, с ЖКХ ничего нельзя сделать ни по-социалистически, ни по-капиталистически, ни по-административному, ни по-рыночному.

Выйти из создавшегося коммунального тупика возможно исключительно через кардинальное преобразование и развитие градостроительства как той техносферы, которая и определяет соответствие социальной политики и ресурсных возможностей нашему желанию жить в определённой системе качества.

Для этого нужен переход к принципиально новой практике градостроительства – то есть создание нового российского градостроительства.

Инженерно-коммунальной основой нового градостроительства должны стать не централизованные, а локальные и автономные системы инженерного оборудования жилища, торговых, складских и производственных объектов. Сегодня необходимо со всей ответственностью понять, что переход на подобные децентрализованные системы неизбежен и неотвратим.

Либо мы начнём постепенно переходить к принципиально новому типу расселения, прежде всего, к экономичной малоэтажной застройке, которая при правильной организации дела не требует создания централизованных сетей, либо мы стремительно и окончательно потеряем даже остатки советского качества жизни, а натуральная жизнь в многоэтажном доме с буржуйками и вёдрами на внос и вынос приобретёт массовый характер.

Любая программа нефиктивной жилищно-коммунальной реформы должна исходить из очевидных начальных условий.

Таковым является факт вынужденного выбытия жилищного фонда и обслуживающих его сетей районов массовой застройки первых поколений панельных жилых зданий, спроектированных и построенных по СниПам до 1964 года включительно.

Если мы сумеем не пойти на поводу у инерции и определим градостроительную и техническую политику нового строительства и реконструкции, которая, в свою очередь, будет основываться на разумной социальной политике, то у нас есть возможность сделать вынужденное выбытие планируемым и используемым для целей структурного преобразования всего жилищно-коммунального комплекса.

Преобразование будет длиться долго, не менее 25 лет, соответственно времени постепенного выбытия имеющегося жилищного фонда и его инфраструктуры, календарно совпадающего с временем ввода этого фонда четверть века назад. Так или иначе, в ближайшие два десятилетия будет происходить замещение фонда, совершаться особый градостроительный метаболизм – одно будет выбывать, другое приходить ему на смену. Но метаболизм должен быть построен так, чтобы он вел не к общему одряхлению целого, нарастанию старческих признаков и элементов распада, но напротив, чтобы происходило обновление и омоложение, наполнение энергиями нового и нового развития, чтобы открылись вдруг новые перспективы, новые возможности и новые качественные состояния.

Время развития централизованных инфраструктур жилищно-коммунального хозяйства и отвечающего им градостроительства – прошло. Конечно, придётся еще некоторое время поддерживать их функционирование, проводить модернизацию, реконструкцию, реновацию. Но создавать такие системы в качестве инвестиционного бизнеса развития недвижимости - невозможно в сколь нибудь широких масштабах. Пришло время создания локальных и автономных систем инженерного оборудования жилых единиц, выступающих ныне как имущественные комплексы, включающие земельный участок (удел) и создаваемую недвижимость – жилые и иные здания, сооружения, в том числе технические комплексы инфраструктуры, обеспечивающие функционирование и внешние связи объектов, находящихся в границах данного участка, удела.

Базовой, исходной ячейкой, элементной основой нового пост-социалистического градостроительства станет локальный инженерный комплекс, способный обеспечить функционирование одного или группы зданий, сооружений, включаемых в общую акционированную, кооперативную, либо унитарную хозяйственно-экономическую общность (типа товарищества собственников), необходимую и достаточную для получения инвестиционного эффекта от использования объекта недвижимости – имущественного комплекса, в развитие которого направляются данные инвестиции.


Цивилизационный тупик


Уже достаточно подробно описанные тупики – железобетонный, дачный и коммунальный - однозначно свидетельствуют о том, что сохранение и наращивание качества жизни в системе урбанизации привычного нам типа и посредством старого градостроительства попросту невозможно.

Можно было бы выделить и описать дополнительные очевидные тупики, но для внимательного человека очевидно, что дело сегодня не в количестве этих отдельных тупиков.

Вся система жизни, тип и характер городской жизни (урбанизации), привычные индустриальные или иные уклады советского времени, все представления о том, как справедливее, лучше и удобнее жить, парадигмы наук и практик – всё это к началу XXI века оказалось попросту неприспособленным для выстраивания стратегий достойной жизни в новом веке и тысячелетии.

Ставка на безраздельный научно-технический прогресс и культивирование, даже своего рода обожествление техносферы к нашему времени полностью исчерпала свой ресурс и стала оборачиваться теперь в первую очередь своей негативной стороной. Так называемый экологический кризис и растущая череда природных и техносферных катастроф (типа Чернобыля или выхлопных газов в мегаполисах) достаточно хорошо описаны и не требуют особых пояснений.

Если добавить к этому целый пучок мировых проблем – растущий уровень загрязнений, непрерывность региональных войн с неостановимым взаимным истреблением, беспримерное перемещение и миграция огромных масс по всему Земному шару, растущий разрыв между богатыми и бедными странами и социальными слоями внутри буквально каждой страны – то общая картина оказывается совсем безотрадной.

И сегодня, прежде чем разрабатывать и утверждать те или иные стратегии и программы, необходимо со всей серьёзностью отнестись к той общей ситуации, в которой мы оказались.

Если всмотреться в те вопросы, которые неустанно, изо дня в день обсуждают политики, аналитики, экономисты или журналисты, то складывается пёстрая и странная картина. Одни говорят о том, что нужно больше справедливости и социализма, другие о том, что нас спасёт только неограниченный капитализм, другие указывают на невообразимо низкую религиозность населения, а четвёртые и пятые указывают ещё на множество важных вещей.

И все они в значительной степени правы, однако какая-то постмодернистская неосновательность и лёгкость всех этих текстов говорит о том, что мало кто на самом деле верит в спасительность предлагаемых рецептов.

Скорее всего, нам уже не помогут ни новые общественные теории типа коммунизма или капитализма, ни самые впечатляющие научно-технические открытия и столь вожделенный ещё совсем недавно научно-технический прогресс, ни энергичная социальная работа.

Нам даже не помогут привычные церковные организации, если они вместе с нами не сумеют остановиться, помолчать, вдуматься, полномасштабно осознать и осмыслить ситуацию и с нами же вместе начинать преобразовывать себя.

Мы оказались не в тактическом кризисе каждых десяти или пусть даже пятидесяти лет, а в самом эпицентре классического цивилизационно-формационного кризиса, когда справедливо и законно усомневаются и требуют коренного пересмотра буквально все основания и стороны привычного нам бытия.

Причём не только в отдельных регионах России или самой России, а и повсюду в мире. Не только Россия, но и весь мир сегодня является свидетелем необратимого старения и перерождения индустриальной и скученно-городской цивилизации.

Никто больше не видит смысла в работе ради работы, в производстве ради производства, в заработке ради заработка. Романтика “гигантских кирпичных корпусов” и “дымных труб”, как традиционно описывают индустриальный идеал, более невозможна. Совсем виртуальной стала “та заводская проходная, что в люди вывела меня”. Всё более невозможными для жизни становятся и соответствующие гигантским производствам “экономические города”, т.е. формы интенсивной общественной жизни вокруг “градообразующих” производств.

Одни и те же жалобы на молодёжь, которая не желает работать на заводах или на земле мы слышим и от главы администрации неустроенного района в глухой российской глубинки и от бургомистра “благополучного” городка где-нибудь в центре Германии.

Индустриальная цивилизация ставит в основу общественного развития и процесса цивилизации принцип усердия (собственно англ. industry) и труда. “Как поработаешь, так и полопаешь” - вот грубое описание коренного смысла индустриальности.

И в этой первостепенности труда и усердия для всех нормальных людей лежит огромный положительный смысл, требующий безусловного воспроизводства и продолжения в рамках новых форм жизни и деятельности. Более того, именно воспроизводство трудового принципа является критерием успешности и целесообразности любого нового цивилизационного строительства.

Когда в современной России труд и заработок оказались полностью разорванными, а фабрично-заводская формация труда системно деградировала и оказалась замещенной ремесленным или попросту неквалифицированным примитивным трудом во имя физического выживания, то это ни в коей мере не указывает на рождение чего-то нового, “светлого”, устойчивого и перспективного, а является лишь безусловным свидетельством контрпродуктивного качества большинства реформ и их негативного гуманитарного и антицивилизационного смысла.

Именно по причине нелюбви и даже пренебрежения к индустриальной цивилизации, неминуемо приводящих к неспособности построить способ её воспроизводства, лежит изначальная нежизненность и неперспективность разнообразных концептов и проектов так называемого “постиндустриального общества”.

В самом деле, что положительного, помимо обозначения через приставку “пост” - следования после предыдущей индустриальной цивилизации, - предлагают авторы и сторонники постиндустриального общества?

Причем, в этом “после” лежит не только исключительно негативный момент символического “прекращения” и “зачеркивания” индустриальности, но и автоматическое воспроизведение главного порока Нового Времени и самой же этой индустриальности. Речь идет о фундаментальном представлении истории как закономерного, почти естественно-научного процесса, непременно развёртывающегося “по пути прогресса”.

Именно такое видение истории как естественной и независящей от нас силы, действующей на основании инсталлированной в историю программы, является корнем формационно-стадиального представления марксизма о “последовательной смене общественно-исторических формаций” и фактически всех, даже самых ярых “антимарксистских” теорий.

Не являются исключением и идея постиндустриального общества, которое “закономерно”, “как результат научно-технического прогресса” или ещё чего-нибудь такого же “объективного” “приходит на смену предыдущему строю”.

Полностью сюда же попадает и дурацкая идеология перерастания бандитского “первоначального накопления капитала” в “развитую цивилизацию” и “нормальную страну”.

Особая опасность подобных законопостроений состоит в том, что сама по себе история – одна, единична, экземплярна и предполагает соответствующее историческое творчество и сверхусилие людей в каждый конкретный момент. Вместо этого придумываются разнообразные “достоверные” схемы законов, которые и должны сами по себе, фактически вне усилия человечества, якобы привести к новой, более высокой и развитой формации.

Этот корневой порок современного массового сознания и мышления, за которым стоит всё та же магическая вера в возможность превращения обезьяны в человека. Но эта магия простых логик не в силах поколебать очевидные для огромного количества здравомыслящих людей свидетельства современного нам автоматического не прогресса, а регресса и деградации, равно как и отсутствие автоматического нарождения чего-то принципиально нового.

Стремление же некоторых людей заявить о “научно-технической революции” и “цивилизационном сдвиге” действительно имеют все основания, - да, это так! Но следует упомянуть также о том, что научно-техническая революция стала итогом напряженнейшего труда и войн в течение почти всего ХХ века. Уровень усилий, предпринятых государствами и их народами стал, безусловно, энергетическим пиком в человеческой истории. Вспомните фантастические усилия нацистской Германии по изобретению новых видов техники, оружия и войны почти со всем миром; Америки и Англии по развитию новой интеллектроники, радаров, кибернетики, конвейерных массовых производств и по созданию ядерного оружия; России – по индустриализации и градостроительству, охватившему одну шестую суши, по созданию ракетно-ядерного щита и общества поголовной грамотности. Это были необыкновенные усилия, питавшиеся максимальными целями выживания, войн на уничтожение, обеспечения себя ресурсами для будущего развития и вообще самоопределения себя народами как активными игроками на сцене грядущего мира. Холодная война продолжила высочайшую мотивацию к сверхусилиям и научно-технические достижения вместе с социально-экономическими программами развития стали продуктами настойчивой работы многих стран, окончательно распавшихся на первый, второй и третий миры, где конкурентами стали первые два.

Первый питался в основном англо-саксонской, романской, германской культурами и энергиями, второй – преимущественно российской. Россия, по сути, противостояла остальному миру и добивалась в этом весьма впечатляющих результатов. Но затраченные усилия и потери, вкупе с культурно-цивилизационной однородностью, насаждаемой жесткой властью, привели к усталости однообразия, к эффекту исторической скуки. Западный образ жизни стал безудержно притягателен не из-за художественных высот Бергмана, Апдайка, Дали, Томаса Манна, Поля Кардена или “Биттлз”. Он стал таковым – для всех, кто мог с ним соприкоснуться, – в силу невозможности без зевоты и усталости смотреть и потреблять одни и те же продукты собственного, внутреннего происхождения, даже если они и были превосходны по качеству.

Моноголосие культуры, ее неполифоничность, сочетание жесткого социального контроля и узкого коридора разрешенных формальных приемов выталкивали из сфер искусства и науки в сферы диссидентства и политики большинство творческих индивидов. Грамотные, сильные специалисты становились инженерами, учителями, конструкторами, врачами, постановщиками, учеными, но для этого была необходима погруженность в свою профессию, превышающая склонность к разнообразию и самовыражению. Так появился слой, игравший на уничтожение советскости и социализма внутри самой страны, причем слой, состоящий из людей, абсолютно искренних в стремлении сделать что-то необыкновенное и важное для всего мира. Первое в этом – уничтожить тоталитаризм. Так вот, дело в том, что эта игра происходила на поле культуры, массовой культуры и массовой психологии людей, живущих впечатлениями, чувствами и событиями, а не мыслями о судьбах социальных систем.

В СССР – скучно, здесь всё одинаково, всё серо, нет рекламы и высокой моды, нет красивых автомобилей и свободы слова, нет супермаркетов и эротики, в общем, нет ничего, кроме работы, заводов, институтов, общественного транспорта и малометражных квартир в панельном доме. А на Западе всё есть и ему ничего этого для России не жаль – берите, сколько сможете, точнее, купите.

Моноголосная цивилизация в результате не выдержала конкуренции с многоголосной, полифоничной. Обыденное сознание требует всячины, а Запад поставлял всякую всячину неограниченно. Многоголосие же культуры включает в себя и такую всячину, подобно тому как общий гул площади, да хоть у собора Святого Петра, обязательно включает в себя и какое-нибудь сквернословие.

Социализм СССР проиграл не на полях боевых схваток, социализм проиграл на пространствах обыденного сознания, не соглашающегося с шорами регулируемой справедливости и социальной одномерности, сознания, впадающего в скуку и безнадежность от беспрерывного повторения одних и тех же, пусть и самых на слух правильных вещей.

Одномерность социального поля и невозможность приобрести статусные роли за деньги, а не за выражения преданности, моноголосие социалистической массовой культуры, тонус контрнапряжения и противостояния официальной политике, вещавшей с пафосом, ставшим смешным, и с претензией на абсолютную истинность, стали предметом не насмешки, нет, - ненависти для многих. Главное, что и голоса в защиту социалистической цивилизации были слишком неартистичны, слишком плоски и заангажированы. Сравните хотя бы произведения выдающегося логика и социолога А. Зиновьева с его обличениями социализма тогда – ведь никто не мог путно ему ответить, возразить, – и его славословия в пользу социализма сейчас, когда уже поздно и когда глаза, наконец, раскрылись.

Социализм СССР проиграл на досках сознания в вербальных и психологических ущербностях своих руководителей. Малокультурный, но вербально неудержимый Горбачев мог в своем сознании отождествлять говоримое с реальным и эту нерасщепленность слова и дела выдавать за новое мышление. В результате под слова обо всем хорошем были сданы практически все стратегические высоты Советского Союза и руководители западных стран безудержно пользовались этим нехитрым приемом – давать ему выговариваться до полного забывания всего реального, а это выговоренное вдруг оформлять в документы добровольного отказа нашей страны от своих принципов и интересов.

Социализм СССР проиграл из-за скуки в нем жить.

Всем хотелось хоть что-нибудь новенького – нельзя же так, из десятилетия в десятилетие всё одно и то же, одно и то же. Скучно, товарищи! Тоска смертная! Поэтому все и наблюдали за словоговорениями Горбачева, надоевшего уже до предела, с интересом только к тому, как что-то реально вдруг происходит. К сожалению, эта реальность касалась в основном внешней политики и почти всегда была ущербна для интересов страны. Но что ни примешь, если так скучно и ничего не происходит уже многие десятилетия.

Панельное домостроение было очень важным фактором утверждения скуки, серости, безликости и антихудожественного примитива в обобщенном сгустке отношения к социализму как способу жизни. Так всегда – справедливость в форме уравнивания, подобия каждого всем, отмерянной каждому меры доступного и возможного, кажется вдруг невоспринимаемой. То градостроительство, - социалистическое, - в наибольшей степени и абсолютно убедительно, зримо, выражало социальную одномерность и эмоциональный пресс давления на психику: будет так и только так! И “семье – квартиру” предоставят так, а не как-нибудь иначе (психологически всё воспринималось именно в этом свете). А как улучшать жилищные условия, если квартира по социальной норме уже есть, а этого недостаточно. Как быть тогда? Так вот, люди, неудовлетворенные своими жилищными условиями, не видящие перспективы их улучшения в окружающем их мире, приняли самое активное участие в опрокидывании этого мира. Недаром закон о приватизации жилища был принят одним из первых в новой России, а наш закон “Об основах федеральной жилищной политике” окончательно закрепил за жилищем все признаки товара, свободно обращающегося на рынке.

Панельное домостроение, массовые жилые кварталы, районы, однотипные дома, квартиры, подъезды, городские пространства, стали одним из основных факторов нагнетания скуки и синдрома полной предсказуемости, безликости образа жизни, которые привели к слому социализма.

Ещё раз повторим: социализм победила скука! Его победило желание встречать, и регулярно встречать, видеть и делать что-нибудь новенькое, небывавшее, нескучное.

Поэтому чем быстрее мы выйдем из этих панельных резерватов скуки и примитива, чем быстрее мы займемся чем-то новым, интересным, содержательным и дельным, тем больше будет у нас шансов на то, что нам удастся обустроить свою жизнь так, чтобы потомки не разбирали наши завалы, свалки и кладбища железобетонных изделий и ржавых металлических труб, а пользовались тем, что мы в полном своем сознании и трезвом уме сделали для себя и для них одновременно.

Новые общества и цивилизации не нарождаются автоматически и вне воли и сверхдеятельного участия человека. Все разговоры об эволюционности преобразований в лучшем случае могут иметь в виду некоторые ограничения на революционность, под которой, в свою очередь, имеется в виду быстрота и резкость изменений, обращение к прямому насилию и т.п. Сама вожделенная “естественность” эволюционности является прямым и незаконным переносом идеи эволюции из биологии 19-го века и ни в коей мере не является обещанием Господа Бога работать за человека и человечество.

Чтобы не оказаться заложником уже не работающего более общества, формации или цивилизации и, тем более, чтобы уловить дух времени и характер возможных преобразований, принципиально нового направления общественного развития - необходимо кардинальное преобразование сознания и мышления, последовательный отказ от инерции воспроизводимых представлений и, главное, самоопределение к новой жизни.

Способен ли мир в 21 веке порождать новые общества и цивилизации? Как возможна организация целенаправленного общественного развития? Возможно ли вообще общественное развитие?

Либерализм и неолиберализм пытались “выскочить” из этой проблемы, приписав её исключительно “коммунизму”, “органически свойственному коммунизму насилию” и призывая сделать ставку на разнообразные “самоорганизующиеся” силы, концепт которых берет своё начало в Новое Время от знаменитой “невидимой руки рынка” Адама Смита.

Сегодня, в первые годы 21 века, когда мы имеем возможность анализа более чем 20-летнего опыта форсированного применения неолиберальных теорий и практик буквально во всех уголках мира, необходимо со всей решительностью отказаться от неолиберальной идеологии и переходить к новому постлиберализму как непременному условию адекватности ответа на реальные мировые проблемы.

Постлиберализм как вопрос о значительно более ответственном и строгом содержании и формах организации общественного развития ликвидирует комфортность самосознания как для “эффективных менеджеров” типа А. Чубайса, так и для рядовых солдат рыночной самоорганизации. Нельзя же и далее оставлять в качестве критерия эффективности государственного и регионального управления подобную комфортность тех, кто по факту не способен к социально-экономическому творчеству. Следует во что бы то ни стало подступаться к проблеме организации общественного воспроизводства и развития, вырабатывать в отсутствие внятной государственной позиции, общественную позицию и коалицию.

Цивилизация имеет предельно наглядный и даже материальный смысл, поскольку берёт своё начало в характеризующей её системе городского и сельского расселения. Новая цивилизация и возникает только со строительством символонесущего нового города, который позволяет данному народу системно и наилучшим образом решать проблемы развития и мировой истории народа.

Подлинный город является началом и колыбелью цивилизации.

Само слово цивилизация возникает как определение формы расселения государственности и гражданской жизни. В Древнем Риме полноправным гражданином (civis) считался только исконный римлянин-горожанин - член одновременно и государства и города, гражданской общины (civitatis), которого защищало гражданское или цивильное право (jus civile).

Цивилизационный тупик в том и состоит, что мы сегодня не знаем, как строить и перестраивать свои города, как неубого строить правильное расселение на собственной территории, что считать главным, а что второстепенным, и чем, наконец, существенным наполнить собственное российское гражданство, которое меняется при случае в один момент и почти без сожаления.

Как известно, цивилизация нужна не вообще, а для тех, кто хочет и способен преодолевать собственное состояние “варварства”, “дикости”, “примитивности” или “отсталости”.

Цивилизация ценна не только сама по себе, но и как имеющееся у её адептов сильнейшее средство осуществления при необходимости кардинальной переорганизации сил, целенаправленной мобилизации в целях общественного восстановления, воспроизводства и развития.

России сегодня совершенно необходимо самоопределение своего населения по отношению к проблеме силы своей национальной цивилизации как к практической задаче.

Российское население в своей массе сегодня не только “устало”, но и попросту находится в невиданном с момента великой Победы в Великой отечественной войне и Второй Мировой войне разгромленном и разрушенном состоянии.

В массе своей люди сознательно смиряются с тем, чтобы считать выживание ради выживания своей “национальной идеей” и именно на это всё чаще ориентируют детей и внуков.

Всё чаше наблюдателями отмечаются пограничные явления, невиданные в российской культуре.

К примеру, ряд социологов достоверно отмечают возникновение в русских нечерноземных деревнях на рубеже веков такого нового явления как массового женского пьянства. Понятно, что уж если начинают пить женщины, на которых вообще держатся остатки сельского уклада, то дальше ждать, как говорится, нечего.

При этом возникает новое устойчивое убеждение, что “всегда есть куда хуже”.

Если на рубеже 80-х-90-х гг. чрезвычайно распространены были рассуждения по типу “хуже некуда”, из чего неявно следовало, что “хуже не будет”, “куда же, мол, хуже”, то благодаря деятельности российских “реформаторов” открытием мирового значения 90-х годов стало то, что, оказывается, всегда есть куда хуже и “дна”, собственно, нет, не существует “в природе”.

Многими журналистами и социологами отмечается устойчивый отказ от систематических трудовых и жизненных усилий, фактическая массовая “бомжиизация” населения.

Такая импотенция населения, безусловно, является результатом предательства собственной страны элитой, позарившейся на индивидуальное обогащение и допустившей массовый соблазн населения жаждой нетрудового или внетрудового обогащения. А население, устав от скуки уравнительного социального попечения государства социализма, бросилось полтора десятилетия назад во все тяжкие и ныне замерло в тревожном недоумении, в ступоре кролика перед удавом истории.

В итоге, мы сегодня имеет “общество повышенной тревожности”, которое, по сравнению с 80-ми годами выживает, а не живёт и занятие которого “сельскохозяйственным” или “фабрично-заводским” трудом часто является в чистом виде пародией на полноценный и перспективный труд.

Прекрасно показано это, к примеру, в добротном социологическом исследования населения типичного российского провинциального города – Рыбинска, в том числе в сопоставлении с другими регионами России.

“Нетрудно догадаться, что ведущую роль в “самообеспечении” домохозяйств играет так называемая “жизнь с огорода”. Как показывает одно из упоминаемых в работе исследований, 61% респондентов в качестве двух наиболее важных источников дохода назвали, наряду с зарплатой, выращивание сельскохозяйственной продукции. В Пскове, городе, который по многим параметрам может быть сопоставлен с Рыбинском, в 1994 г. 67% населения имели личные земельные участки для выращивания овощей и фруктов, а также подсобные помещения для хранения урожая (Вагин 1997: 61, 74). Результаты нашего обследования вполне идентичны и, более того, ярко демонстрируют весомый “вклад” огорода в обеспечение семей продуктами питания. Так, подавляющее число опрошенных (67,3%) имели садовый участок или дом в деревне; из них 5,3% практически полностью обеспечивали за счет участка свои потребности в овощах, ягодах и пр. и даже могли позволить себе продавать излишки; 34,5% - также обеспечивали себя “плодами земли”, но уже ничего не продавая; большинство (51,7%) частично покрывали свои потребности за счет огорода; 7,1% были вынуждены большую часть необходимого покупать на рынке и в магазинах и, наконец, 1,3% отметили, что покупать приходится практически все.

Как подчеркивает Р. Роуз, выращивание горожанами продуктов питания представляет собой особенность “обществ повышенной тревожности”…В условиях таких обществ уже само наличие земельного участка представляет собой своего рода “страховку”, своего рода “неприкосновенный запас”. Участок даже не всегда эксплуатируется, его держат для того, чтобы в любой момент встретить трудности “во всеоружии”: “У нас даже два участка. На одном дом стоит, правда маленький, грядки там, теплица небольшая. А на другом – ничего. Просто кусок земли в 10 соток и все. У нас работников немного, так что на один только сил и хватает. Когда предлагали в 1991 году, я и взял. Лишним не будет. Так, на всякий случай. Вдруг да понадобится (Михаил, 46 лет)” (6).

Объемная картина ключевых регионов России представлена в огромном числе работ современных социологов.

Предельно наглядными и достоверными являются работы новосибирского социолога Юрия Плюснина, который показал единообразный структурный характер деградации современной жизни на таких разных регионах России как Русский Поморский Север и Горный Алтай (7).

Повсюду в России отмечается системная децивилизация страны, которая обозначает безусловный национальный тупик и ведёт к вычеркиванию народов России из мировой истории.

Российское население по-прежнему стоит сегодня, как и пятнадцать лет назад, перед проблемой самоопределения и определения национального пути развития.

Но можно и более технологически поставить вопрос.

Либо российское население, особенно в лице молодежи, примет решение на цивилизационный подъем и цивилизационное строительство, либо “пропустит” это решение и сам вопрос, и, тем самым, окончательно и невозвратно признает факт своего цивилизационного поражения.

За таким поражением и стоят децивилизация, варваризация, системная деградация, “латиноамериканизация”, “африканизация” и другие разнообразные процессы утери позиции и снижения уровня, качества и смысла жизни.

Вообще понятие цивилизации исходно формировалось в качестве инструмента организации процесса “переделывания в лучшую сторону” “отсталых”, “диких”, “примитивных”, “варварских” народов, обществ, социальных слоёв, отдельных людей и пр., приобщения их, каким-то образом выпавших из приобщенности к нормам жизни высших сословий.

Правда, парадокс современной ситуации состоит в том, что однозначного распределения “продвинутых” и “отсталых” обществ и народов сегодня уже нет. Те, кого еще совсем недавно запросто именовали “отсталыми” народами сегодня выступают безусловными маяками и лидерами человечества в сфере экологии и жизнедеятельности, а те, кто еще и сегодня пытается узурпировать за собой звание “развитых обществ”, “развитой цивилизации” всё чаще демонстрирует неспособность жить в современном мире и неперспективность своих форм жизни и деятельности.

Но это не означает, что “отсталых”, “диких”, “примитивных”, “варварских” народов не осталось на Земле. Вовсе нет. И нам следует сегодня честно посмотреть на самих себя и постараться не соврать самим себе и в качестве таковых народов себя самих и увидеть.

Для России необходимо рассматривать процессы цивилизации не в плане приобщения к мифической “высшей цивилизации” (на чем настаивают так называемые “западники” и “либералы”) и не в плане ностальгии по навсегда ушедшей в прошлое высокоразвитой “советской цивилизации” (см. тут полезную книгу С.Г. Кара-Мурзы “Советская цивилизация”), а в плане выдвижение самой Россией для себя высших задач и норм жизни, под реализацию которых и надо перестраивать существующие формы жизни и деятельности в стране.

Такой подход требует внутренней геополитики и колонизации с позиции новой цивилизации существующих укладов или колонизации заново, т.е. реколонизации.

Реколонизация строится на том, что предполагается освоение, даже переосвоение уже существующего и функционирующего. Реколонизация в отличие от колонизации требует описания процессов своей организации не на чистом листе, на на tabula rasa,- а в материалах уже действующих систем. В специальном методологическом языке это формулируется так: требуются способы работы с развитием системы, состоящей из двух - “нарисованной” поверх исходной системы и преображающей ее.

Преодоление разрухи и африканизации может происходить только на пути творчества новых и восстановления старых форм, которые бы создавали не стабильность деградации, а стабильность и устойчивость процветания на всех пространствах России.

Цивилизационная миссия состоит в том, чтобы на страну и на каждое близкое нам место в стране посмотреть как на то, что должно стать поместьями и домами, т.е. по подобию древних греков, нашей российской ойкуменой (от др.-греч. “ойкос” – “дом”).

Конечно, термин “индустриальная цивилизация” является достаточно условным. И для России индустриальность отражает не только усердие и крупное массово-поточное производство, но и чрезвычайно упрощённый взгляд на собственный тип цивилизации и истории.

Для нас цивилизационный тупик состоит, прежде всего, в том, что у нас нет достоверного варианта нашего российского развития на столетие и больше, на века, что мы пока ясно не видим продолжения исконной и абсолютно самобытной российской цивилизации.

Фундаментальным и пока никак не используемым ресурсом для нас являются наши российские традиции, которые задают архетип и геном нашего исторического развития. Только делая ставку на традиции и через сознательное культивирование традиций у нас есть некоторая возможность преодолеть цивилизационный тупик и не вылететь во всемирно-исторический аут.

При этом традиционализм вовсе не противостоит проектности и программности, целенаправленной работе с будущим.

Связь будущего с прошлым достаточно детально была проработана в концепции неотрадиционализма в 90-е годы прошлого века группой ученых под руководством А. Пика (8).

Однако сама проблематика и термин неотрадиционализм получили достаточно широкое распространение в конце 20-го века, в частности, в области градостроительной деятельности и в литературоведении.

Неотрадиционализм указывает на критическую важность для любого движения вперед определения той традиции или традиций, которые в обязательном порядке должны быть воспроизведены и усилены. Иначе усилия всей страны могут быть направлены не туда и без результата.

На такого рода неотрадиционализме мы и должны строить наше развитие в грядущем веке и тысячелетии.

Для этого мы должны с любопытством и прагматическим интересом посмотреть на все ключевые этапы своего тысячелетнего развития, с любовью и вниманием обозреть наше российское тысячелетнее историческое бытие.

Мы должны вспомнить с цивилизационной точки зрения Россию как страну тысячи городов, Гардарику, первых домонгольских веков, изучить перенос Андреем Боголюбским столицы Руси из Киева во Владимир, в северо-восточные леса, вспомнить градостроительную деятельность князей Владимирско-Суздальской Руси, которые создали расселение и страну Московию, ставшую Россией, раздвижение земель Иваном Грозным, при котором территория России увеличилась в тридцать раз, вспомнить подвиги императорской России Петра и Екатерины, и неистовое освоение Северов, Сибири и Дальнего Востока советским народом.

Вспоминая свой тысячелетний путь, мы имеем возможность увидеть ту непрерывную Россию, которую нам и надо воспроизвести и усилить в XXI веке.

Только так мы сумеем выйти из цивилизационного тупика.

______________________________________________________

1 Более подробно см. цикл статей по градостроительному развитию страны А. Кривова и Ю.Крупнова “Что мы настроили, как мы строимся и как надо строиться” ( www.kroupnov.ru/5/77_1.shtml ), “Выбытие” (http://www.kroupnov.ru/5/78_1.shtml ), а также: “Поместная урбанизация”, “Странообразующая отрасль”, “Космический прорыв на Земле”, “Дом”, “Вся власть - помещикам!”, “Полис”, “Импотека”, “Деревянная Россия” и др. по проблемам градостроительства, которые опубликованы на www.kroupnov.ru/5/main.shtml

2 Бодрияр Жан. Символический обмен и смерть - М., 2001, С. 146.

3 В. Глазычев. Слободизация страны Гардарики. – в сборинке “ Иное. Хрестоматия нового российского самосознания”, 1995, - www.russ.ru/antolog/inoe/glazych.htm/glazych.htm

4 Нащокина М.В. Неоклассические усадьбы Москвы. – в “Русская усадьба. Сборник общества изучения русской усадьбы” - вып. 3(19) / Иванова Л.В., Е.Г.Никулина, З.К.Покровская, и др. Науч. ред. и сост. Л.В. Иванова. - М., Общество изучения русской усадьбы, 1997, с. 69. Работа представлена на ресурсе www.archi.ru

5 Нешуточность курса на землянки прекрасно и подробно описывает в своей футуристической пьесе “Друг Утят” Дм. Галковский, когда поселяет землян в кенотафы.

“Основной формой поселения людей будущего стал “кенотаф”, сложное понятие, не имеющее аналогов в современном языке. С одной стороны, это нечто вроде латинской “фамилии”, семьи людей и роботов, живущих под одной крышей. С другой, кенотаф — это латинская “вилла”, имение, причем имение подземное.

Знатные люди — выдающиеся программисты, ученые, менеджеры, политики, гипераниматоры — могут иметь огромные кенотафы первого или даже нулевого класса, объединяющие по пятьдесят человек и двести роботов. Стандартный кенотаф второго класса, в котором живут пятьдесят процентов граждан цивилизованных стран, — это четыре-пять человек и пять-десять роботов.

Само слово “кенотаф” взято из древнегреческого языка. Кенотаф — это “собачий мавзолей”, ложная гробница, сооружаемая для обмана воров. Поселения в виде кенотафов возникли прежде всего из соображений безопасности.

Кенотафы размещаются “кустами” — поселениями, рассредоточенными на площади в тысячи квадратных километров. Средняя глубина размещения кенотафа — один километр. Кусты часто привязаны к разрушенным крупным городам. В каждом кусте находятся “точки сборки” — примерно десять постоянно меняющихся центров управления. В них расположены больницы, интернаты, склады и аэродромы. Рассредоточение приводит к невозможности эффективного поражения больших масс населения. Даже прямой термоядерный удар с заглублением приводит к гибели отдельного кенотафа или максимум одной “точки сборки”…

6 Н.П.Космарская, Е.Б. Мезенцева. С мечтой о достатке, - в сб. “Права женщин в России: исследование реальной практики их соблюдения и массового сознания., т.1, М.: МФФ, МЦГИ, 1998

7 см. Плюснин Ю.М. ПСИХОЛОГИЯ МАТЕРИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ (парадоксы сельской “экономики выживания”)” - philosophy.nsc.ru/PUBLICATION/PLUSNIN/1/Bm_wola.htm

8 А. Пик “Неотрадиционализм на российском Севере”, 1995г; также была переиздана Циркумполярным Институтом Канады (Эдмонтон) в 1999 году в серии “Арктические исследования”, № 6: NEOTRADITIONALISM IN THE RUSSIAN NORTH

www.kroupnov.ru | 22:36, 14.01.2004Источник: Юрий Крупнов