Адрес публикации: http://www.kroupnov.ru/pubs/2004/10/06/10149/

Время публикации: 22:00, 06.10.2004

В чём реальность политики? В принятии стратегических решений...

Приходится отметить, что реальная политика высших чиновников Российской Федерации является сегодня проевропейской, проамериканской, глобалистской (см. www.rosbalt.ru/2004/09/30/179642.html), местечковой – какой угодно, но не пророссийской.

Наглядно проявилось это, к примеру, в том, что 2002 и 2003 гг. прошли под знаком грандиозного празднования 300-летия Санкт-Петербурга, а такие фундаментальные моменты нашей истории и нашего будущего как 400-летие Томска и 150-летие Присоединения Приамурья к России прошли буквально незамеченными или вовсе не были отмеченны.

В качестве иллюстрации публикую ниже из архива общественного движения «Партия России» обращение к Президенту Российской Федерации В.В. Путину. Возможно, данное обращение ещё не совсем потеряло своё значение.



В мае 2004 года исполнится 150 лет с момента начала присоединения к России территории Приамурья и фактического образования Амурского края.

Празднование этой знаменательной даты и проведение соответствующих торжеств и иных мероприятий даст значительный импульс для привлечения внимания к российскому Дальнему Востоку и станет важным шагом на пути восстановления и развития России.

Учитывая важное историческое, социально-культурное, дипломатическое и политическое значение данного события, прошу Вас, уважаемый Владимир Владимирович, поддержать нашу инициативу по организации празднования в 2004 году 150-летия присоединения Приамурья к России.

При этом чрезвычайно эффектным могло бы стать правильное использование и другой важнейшей для истории России даты - 150-летия подписания Айгунского договора между Китаем и России в мае 1858 года. Данный договор окончательно оформил присоединение Приамурья к России.

Таким образом, появляется уникальная возможность для того, чтобы объявить 2004 - 2008 гг. пятилеткой восстановления и развития Приамурья и всего Дальнего Востока. Это могло бы стать первым крупным шагом в рамках Новой Восточной политики России (см. amur.kroupnov.ru/4/21_1.shtml, а также книгу «Россия между Западом и Востоком. Курс Норд-Ост» - nord-ost.kroupnov.ru/).

Также обращаем внимание, что в текущем году исполняется 100-летие начала Русско-Японской войны, которая имела огромное историческое значение для российской и мировой истории XX века.

В целом, возможно, имело бы смысл объявить 2004 год годом Дальнего Востока.

Необходимый масштаб данному событию могли бы придать не только ощутимые капиталовложения и инвестиции в развитие Приамурья, но и проведение двух международных форумов:

* Всемирный съезд амурчан (май 2005 года)
* Амурский форум (сентябрь 2005 года)

Проекты необходимых документов прилагаются.

Приложения:

1. О Первом сплаве по Амуру в 1854 году как начале Присоединения Приамурья к России - 1 стр.

2. …

3. …

4. Глава «1854. Первый сплав по Амуру» из романа красноярского писателя В. Шанина «Деревья живут кронами».

С уважением,
Председатель общественного
движения «Партия России» Ю.В. Крупнов
www.kroupnov.ru
14 апреля 2004 года

Приложение 1

О Первом сплаве по Амуру в 1854 году как начале присоединения Приамурья к России

25 мая 2004 года исполняется 150-летие первого «муравьевского сплава» по Амуру, который положил начало новому освоению и заселению Приамурья, новому приходу туда русских и фактическому образованию Амурского края, что, в конечном счете, положило начало ПРИСОЕДИНЕНИЮ ПРИАМУРЬЯ К РОССИИ.

Приамурье было потеряно Россией в XVII веке в результате неудачных и даже провальных действий российской дипломатии, когда по Нерчинскому договору 1689 маньчжурской Цинской империей были насильственно навязаны территориальные статьи, вынудившие русских оставить обширную территорию Албазинского воеводства и в результате у русских была отторгнута территория современного Приамурья размером около 500 тыс. кв. км.

Возвращение России на Амур было задумано ещё Петром Великим.

Однако состоялось оно только в середине XIX века, в самый разгар Крымской войны.

25 мая 1854 года по н. стилю по прямому распоряжению генерал-губернатора Восточной Сибири Н.Н. Муравьева были организованы так называемые «муравьевские сплавы» - переселение по Амуру казаков с тихоокеанского побережья и из Забайкалья в низовья Амура.

В записи журнала генерал-губернатора Муравьёва было записано: «В два с половиной часа пополудни 18 мая 1854 года вошли в Амур…». (Более подробно описание событий Первого сплава представлено в главе романа красноярского писателя В. Шанина «Деревья живут кронами» «1854 г. ПЕРВЫЙ СПЛАВ ПО АМУРУ - прилагается).

Этим событием было положено начало беспримерной эпопеи, когда в течение всего четырех лет русскими было произведено второе завоевание-освоение Приамурья, завершившееся официальным образованием в 1858 году Амурского края и подписанием Муравьевым 16 мая 1858 года (по ст. стилю) Айгунского трактата с Китаем, «по которому Россия отстояла свои исконные права на Приамурье» (см.: Алексеев А.И. Освоение русскими людьми Дальнего Востока и Русской Америки. М., 1982, с. 82.).

В эти же четыре года произошло образование города Благовещенска в виде станицы – сначала Усть-Зейской, а затем и Благовещенской.

Приамурье окончательно вошло в состав России. В полной мере завершилось великое историческое дело. Возник в полной мере наш Дальний Восток. Россия стала Тихоокеанской державой.

Приложение 2

…

Приложение 3

…

Приложение 4

Владимир ШАНИН

1854 г. ПЕРВЫЙ СПЛАВ ПО АМУРУ

(глава из романа “Деревья живут кронами” — первой книги трилогии “Суриков, или Трилогия страданий”)

Владимир ШАНИН, член Союза писателей России, автор пяти книг прозы, изданных в Красноярске и в Москве 15 лет собирал материал в библиотеках и архивах Москвы, Иркутска, Красноярска, Енисейска, Абакана, Минусинска и на основе малоисследованных и вовсе неислледованных источников в 1997 г написал роман-исследование об эпохе и Красноярске, давшем миру великого живописца В.И .Сурикова. Роман так и остался в рукописи невостребованным , но, несмотря на это, автор продолжает работать над второй книгой романа-исследования, которая предположительно называется “Сперва были дух и время”.

Предлагаем читателям главу из первой книги романа о первом сплаве Амурской экспедиции во главе с генерал-губернатором Восточной Сибири .Муравьевым, в которой принимал участие красноярский купец и меценат П.И. Кузнецов. Автор впервые вводит в научный и литературный оборот незаконченный дневник Кузнецова, обнаруженный им в фондах Красноярского краевого архива.

В сибирскую столицу Кузнецов прибыл вовремя: в селе Шилкинском уже была снаряжена флотилия для сплава экспедиции, подобран командующий первым в Сибири военным паровым судном “Аргунь” —А.С.Сгибнев. Генерал-губернатор представил Петра Ивановича своей свите — горному инженеру Аносову, чиновникам Свербееву, Пермикину, Бибикову, инженеру Рейну, подполковнику Корсакову, живописцу Мейеру, поэту-сатирику Шумахеру... Шумахера Кузнецов больше знал как управляющего приисками компании Базилевского, а он, оказывается, еще и поэт! Этого Кузнецов не знал.

...Как потом вспоминали участники экспедиции, “день был чудный, солнце ярко освещало берега Шилки; и хребты, и долины, озаренные его светом, казалось, радовались тому, что происходило на реке. Около четырех часов (утра) пробили тревогу. Из лагеря вышел Муравьев со своей свитой, и все мы двинулись к берегу...”

— Господа! Друзья мои! Соратники! — обратился к собравшимся Муравьев. — Крымская война поставила под угрозу тихоокеанские владения России: Англия, Франция и Американские Соединенные Штаты стремятся захватить в Азии удобные бухты, острова, заливы и установить свое господство в странах Дальнего Востока. России необходимо срочно укрепиться на востоке страны, приступить к заселению пустынного края русскими, его промышленному и земледельческому освоению. А главное — не допустить иноземцев в устье Амура! Надобно поскорее занимать Сахалин и ближайшие к нему берега, а то англичане влезут к нам в карман... На восточном Тихом океане откроется благодатная сцена деятельности для России, с которой можно далеко идти...

Кузнецов слушал его и поражался: умен, деятелен, обаятелен и талантлив. Такой все сделает, что задумал...

— Если правда, что в Соединенных Штатах заказан и строится девяностопушечный винтовик, то как бы хорошо было провесть его в Новоархангельск, — тихо сказал кому-то Бибиков.

— Да, не худо бы, Александр Илларионыч...

— Дай Бог, чтоб Николай Николаич успел занять гавань, что найдена южнее устья Амура!

Бибиков — чиновник особых поручений Главного управления Восточной Сибири, племянник декабриста М.К.Муравьева-Апостола; он знает все или почти все о планах своего начальника, но не все может сказать. Повернувшись к Кузнецову, он с гордостью произнес:

— На Восточном океане, то есть на Тихом, в скором времени совершатся великие события под русским флагом, и он, — кивнул в сторону генерал-губернатора, — он будет все-таки началоположником! Он будет Потемкиным!..

Что было дальше, очевидец рассказывает:

“После церковного служения, после напутственного молебна пред древней иконой Албазинской Божией Матери и при салютации из древней албазинской пушки... генеральская лодка подняла на мачте флаг... Все стали по лодкам, скомандовали отвал... Впереди плыла лодка Муравьева, а за нею все прочие суда. С Муравьевым были: баталион пехоты, сотня конных казаков и два горных орудия, всего до тысячи человек... Запестрели перед нами берега Шилки, оглашаемые громкими криками “ура” с берега реки и плеском весел. Великолепная была Шилка в эту светлую минуту! Гордо катились воды ее, ей, казалось, нравилась, полюбилась свежая флотилия, которая неслась перед ее берегами к свежему делу.

Заводская пушка приветствовала нашу флотилию; горные пади вторили ей, и все население Шилки кидало шапки на воздух при крике “ура!” Это было восторженное, единодушное, радостное приветствие, предзнаменование благого исхода новому пути.

По излучине реки в этом месте на две с лишним версты растянулась флотилия. Впереди ее открывала плавание высокая мачта с генеральским флагом; за ней, перегоняя друг друга, неслись три офицерские лодки, а за ними целой массой следовали баржи, плоты и плашкоуты...”

— Как вы думаете, Александр Илларионович, будет ли толк от Сибирского комитета по русской торговле с Китаем? — спросил Кузнецов Бибикова, любующегося живописными берегами реки.

— Трудно сказать, любезнейший. Этому ребенку всего лишь полгода, и сам его председатель господин Орлов ничего вам не скажет. Мудрено размышлять о кяхтинской торговле, еще мудренее делать какие-либо выводы. Хотя предположить можно: кяхтинские купцы не нахвалятся началом нового губернатора, ждут от него действий; они надеются, что он покончит с контрабандистами.

Еше в Красноярске Давыдов предупреждал Петра Ивановича, что с Бибиковым поладить — значит иметь обо всем свежие сведения.

Осведомленность самого Василия Львовича обо всем, что делается в Иркутске и сейчас — на Дальнем Востоке, просто колоссальна! Оно и понятно: сыновья декабристов Раевского, Волконского, Якушкина служат в Главном управлении Восточной Сибири, а они все общаются друг с другом, с офицерами из канцелярии генерал-губернатора, с его адъютантами, с Бибиковым. А переписка среди декабристов велась довольно оживленно — не то, что раньше. Сибиряки добрым словом поминают Муравьева; это он протянул непрерывную почтовую нить от Балтийского моря до Тихого, это при нем зазвенел над вековою тайгой почтовый колокольчик, — во всяком случае, он добился этого. Что было раньше — одни воспоминания и остались. Почта из Иркутска в Петербург уходила раз в неделю, из Иркутска в Забайкалье — иногда только раз в месяц. Почти три месяца шли письма из Киевской губернии. Чтобы получить ответ на свое письмо, ждать нужно было полгода. К тому же немало случайностей подстерегали почтовую тройку в пути: метели, разливы рек, неточности адресов, и даже такая путаница, когда письма попадали не тому адресату...

По всей вероятности, Бибиков не все знал, а то бы сказал, это не секрет, но он еще пытался что-то объяснить — может быть, и прояснить для себя, выявить кое-какие моменты, затерянные в тени.

— Интересно было бы знать, — продолжал он, — чем этот Комитет облегчится? Разве только некая торговая компания золотом обеспечит?

— Вы имеете в виду компанию “Золотое руно”? — вставил Кузнецов. — Она, пожалуй, могла бы это новое учреждение и подкормить.

— Устав Компании пока что не утвержден, лежит в столе какого-нибудь чиновника в Петербурге —”отлеживается”, так сказать, и когда будет утвержден — неизвестно. Представитель Муравьева в Комитете кяхтинский градоначальник Николай Романович Ребиндер ждет команды, чтобы выехать в Петербург. А в канцелярии готовится большой доклад о большей свободе кяхтинской торговле с Китаем. Вы знаете Ребиндера, Петр Иванович?

— Так, слышал, а встречаться не приходилось.

— О, это строгий начальник! Не зря на Кяхте сидит. И к докладу министру финансов о свободе торговли немало предложений внес, некоторые были приняты. Кстати, он зять декабриста Сергея Петровича Трубецкого. Уж его-то дочь Сашеньку вы наверняка знаете! Сейчас ей — двадцать три, и сыну Сереже — три годика. Славный малыш! Если вы хотите наладить торговые сношения с китайцами — только через Ребиндера! Советую с ним связаться...

— Спасибо, я воспользуюсь вашим советом, Александр Илларионович.

— Чудные места, господа, не правда ли? — воскликнул живописец Мейер, делающий зарисовки на больших листах плотной белой бумаги. Этот тридцатилетний мужчина, окончивший Петербургскую Академию художеств, славился бойкой кистью, а его картины — приятным легким тоном, прекрасным освещением и колоритом.

— Да, Егор Егорович, места поистине чудные, — подтвердил Бибиков, не оборачиваясь. — Надеюсь, вы нарисуете картину, которой восхитится Петербург: там красоты сибирской природы и во сне не снились!

— У вас в Иркутске есть живописцы и получше меня!

— К примеру?..

— Зачем — к примеру? Я точно скажу. Дмитрий Яковлев. Прекрасный портретист. Живописец. У Карла Брюллова учился в Академии. Или вот Михаил Песков. Занимается живописью самостоятельно. Вам бы, Александр Илларионович, обратить на него внимание генерал-губернатора: очень способный художник! Я видел созданные им портреты местных жителей. Это же талант! Или взять Максима Зязина. Художник, живописец, график. Удивительный мастер! Нет, господа, что бы мне ни говорили, а Иркутск — превосходная колыбель талантливых живописцев! Надо только городскому обществу не скупиться на их обучение в столицах...

— Браво, Егор Егорович, браво! — Бибиков вежливо похлопал в ладоши, покивал головой. — Спасибо, что просветили... А вообще-то вы правы: наша земля и красива, и талантами не обделена.

— Но вы же не сибиряк, Александр Илларионович?

— Пока я живу в Сибири — сибиряк. И горжусь этим.

“А богата ли талантами наша земля, красноярская?”— подумалось Кузнецову, которому тоже хотелось бы гордиться замечательными земляками. Но, кроме иконописцев Хозяиновых, ведущих свою родословную с ХVII столетия, да енисейских иконников Игумновых, род которых с годами изменил своему ремеслу, перейдя в купеческое сословие, никого больше вспомнить не смог. И вдруг его взорвало: “Ну почему же — никого?.”” А наши поэты Степанов, Пестов, Родюков, Соколовский, Кузьмин?.. А князь Костров? А Кривошапкин? А Савенков?.. Господи! Да не может же быть так, чтобы одна губерния обладала талантами из народа больше, чем другая. Конечно, Иркутск наиболее интеллигентный город. Но ведь и Красноярск — не хуже, и люди в нем такие же, и тоже читают газеты и журналы. Однако ближе к обеим российским столицам все же — Иркутск, и в этом он счастливее Красноярска. Иркутск напрямую сообщается и с Петербургом, и с Москвой, а Красноярск пользуется лишь отголосками тех новостей, которые Иркутск не успеет переварить...

— Эх, господа, нам бы сейчас газета не помешала. Хотя бы одна на всю Сибирь! — мечтательно произнес Кузнецов. — И пусть бы она выходила не в Петербурге или в Москве, а здесь, в Сибири!

— И газета у нас будет, — с уверенностью заявил Бибиков, —и не одна, а на каждую губернию — своя, свои “Губернские ведомости”. Николай Николаевич и об этом позаботился.

— Дай-то Бог, но это, вероятно, будет не скоро.

— Не скоро, но это будет.

— Господа, прошу меня извинить: я вас на минутку покину, —откланялся Кузнецов и перешел на корму баркаса, где была устроена для него каюта.

Петр Иванович помнил совет декабриста Давыдова записывать все, что покажется любопытным, заслуживающим внимания, и хотя никогда этого не делал, взял с собою в поход обыкновенную тетрадь в клетку и пузырек с чернилами.

Достав тетрадь и обмакнув перо, он задумался: с чего начать? Потом крупно вывел:

1-я АМУРСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ 1854 ГОДА*

Почерк четкий, красивый, почти женский — писарский почерк.

“Экспедиция, — записал он, — из Шилкинского завода отправилась 14 мая 1854 года в 5 часу пополудни. За час до отправления из Церквей вышла духовная процессия с иконами и двумя хоругвями, на одной изображено Воскресение Христова, а на другой Богоявление. Отряд стал под ружье в каре, и молебствие совершено с водоосвящением и коленопреклонением, потом протоиерей окропил святою водою войско и суда. Вот был час, который передаст векам Восточной Сибири событие, которое будет вечным для славы Царства и Русскаго народа (предложение зачеркнуто. — В.Ш.); и 70 разных судов отправились между живописных берегов Шилки, сопровождаемые батальным огнем 15-го батальона и салютом из пушек; кроме того по приказанию Генерала всему отряду велено было начать также стрельбу, которые продолжатся на расстоянии по крайней мере 5 верст. Проплыв 17 до устья реки Кары, на закате солнца, экспедиция остановилась, и Генерал пригласил свой штаб к ужину: были разосланы скатерти на траве, и ужин был очень обильный, и между прочим была подана часть отварной рыбы Белуги, которую поймали против Шилкинского завода, и поднесли Генералу с хлебом-солью при отплытии. Ночь была тихая и ясная, термометр стоял на 4-х градусах тепла.”

Муравьев, будучи в Красноярске, рассказывал Кузнецову, что по Амуру свободно плавали на маленьких берестяных лодках русские бродяги. Первые сведения были получены французом Д'Овре из посольства Головкина еще в 1806 году от бродяг Дунаевского и Пруссакова. Через десять лет беглый каторжник Гурий Васильев четырежды пытался проникнуть в устье Амура, но каждый раз его ловили китайцы и передавали русским властям. Наконец ему удалось достичь цели. Муравьев читал его показания, которые ныне ему очень пригодились. Гурий снова бежал на лодочке-ветке. “Пройдя слияние реки Сунгари с Амуром, — показывал Гурий, — я был вне всякой опасности, ибо народ янты (гольды), обитающий по Амуру, уже не зависит от манчжур и китайцов. Продолжая путь свой далее по Амуру, с помощию туземцев, к осени достиг земли гиляков, где остано вился на зимовку.” И так весною 1827 года он вышел из реки на гиляцкой лодке в Охотское море... На этих его показаниях тогдашний генерал-губернатор Лавинский представил в столицу проект на приобретение Амура, на что Петербург в лице министра финансов в 1833 году ответил так: “Мне кажется, что всякое предприятие плавать по р.Амуру бесполезно, и в отношении подозрительности китайцов опасно, поелику мы не имеем ни силы, ни намерения обладать тем краем, а без обладания им нельзя думать о судоходстве и о торговле, а потому без этого и не следует что-либо затевать”.

И вот теперь, через двадцать лет, Николай Николаевич Муравьев “затеял” Амурскую экспедицию, которая, по его словам, должна быть удачной.

Во время ужина генерал-губернатор, щурясь — он всегда щурился и оттого походил на инородца, маленького и юркого, с щелками вместо глаз, — весело спросил Кузнецова:

— Ну, как тебе наши фейерверки, Петр Иваныч? Не оглох еще?

— До сих пор в ушах звенит! — так же весело ответил Кузнецов. — У нас если в парке отсалютуют в праздник — то и не громко так: хлоп-хлоп... А тут — боевые орудия! Непривычно как-то!..

— На войне и не то бывает — привыкают люди. А мы ближе к войне подвигаемся... Еще неизвестно, что ждет нас в устье Амура. Может, и там война...

ИЗ ДНЕВНиКА П.И.КУЗНЕЦОВА:

“15 мая, в 3 часа утра отправились; картина берегов изменяется более в строгий вид; горы средней величины, правая сторона гор покрыта лиственичным лесом, а левая сосновым; по левую сторону есть луга, правая же более гориста, породы преимущественно известныя, есть и песчаники, но нельзя с реки точно определить формацию, есть пещеры в известняках весьма сходных, как по левому берегу Енисея между Езагашем и Красноярском. Подплывая к Горбину, виды чрезвычайно красивы, вдали видны горы, вниз по Шилке. У форпоста Горбины остановились обедать, здесь и простояли 3 часа и отправились далее; я перешел на свою лодку и лег спать, но был разбужен большим шумом и говором людей, наши суда в беспорядке на реке, много попались на мель, а также и наш Барказ, но скоро сошел, и мы не дождавшись (остальных) поплыли далее, а Генерал остался, чтобы распорядиться скорым снятием Барказов и Барж с мели.

Я опять в своей лодке заснул, но подплывая к Барказу Свербеева и Сычевскаго, призывом последняго был пробужден пить чай; мы остановились на берегу ожидать Генерала, пробыли 2 часа, но задних судов еще не было видно, потом переправились на правый берег, куда пристала и лодка мадам Сгибневой, и в ожидании Генерала до сумерек, но не дождавшись, плыть далее не решились, а остановились здесь ночевать. Вечер был очень холодный, термометр стоял на точке замерзания (здесь опять растет лес, по правую сторону листвянный, а по левую сосновый, этого я еще нигде не встречал); большая часть баржей у плашкоутов ушли ночью вперед нас, но Генеральской лодки же не было.

16 мая в 7 часу утра проплыл Генерал и остальные из экспедиции; мы тотчас же отчалили от берега и отправились вслед. Утро было ясное, ветер довольно свежий, но противный; в 12 часу дня на Генеральской лодке поднят был сигнал к обеду, на левом берегу остановились, против этого места есть утес, в котором видна пещера, где, говорят, в древние годы приносили жертву Манчжуры, после обеда отправились далее; отсюда пошли горы порядочной высоты и тесно сжимающие Шилку (верст 25 отсюда, с правой стороны горы отдалились)и на вершине одной из них виден камень в виде большой пирамиды, а от этого места горы опять сошлись; в 9 часов вечера остановились на ночлег на левом берегу реки. Здесь формация начала изменяться и переходить в гранит, а частию в сланцы. Вечером после ужина были у меня в лодке Свербеев, Аносов и Попов и разошлись в час по полуночи.

17 мая отправились в 3 часа утра, ветер был противный до 9 часов, а потом подул попутный и до 11-го часа шли на парусах, потом остановились обедать (после обеда пошли без ветра, немного), шел неб. дождь, в караул Усть-Стрелочное пришли в 6-ть часов пополудни, здесь был уже и пароход, который ушел из Шилкинскаго завода прежде нас. В станице был молебен в присутствии Николая Николаевича и Запольскаго, и сотня конных казаков присоединилась к экспедиции. Вечер был ясный и тихий, многие из нас просидели до 1-го часу ночи около бивуачных вещей.

18 мая я пробужен был музыкою трубачей, игравших утреннюю зорю. Пароход готовился к снятию, т.е. разводил пары, с полудня начался дождь, и в половине 3-го экспедиция вышла; в 3 часа вступили в Амур. Музыка играла “Боже, царя храни”, а из станицы многие казаки шли во берегу, приветствуя громким “ура”...”

... Все, кто был в лодках, встали, сняли шапки и крестились. Генерал Муравьев зачерпнул в стакан амурской воды и сказал:

— Господа! Поздравляю всех вас с началом плавания по Амуру.

И пусть сопутствует нам удача. Да поможет нам Бог! — и залпом выпил амурскую воду.

В ответ раздалось громкое “Ура!”

...В 4-м часу по полудни пошел дождь, остановились на ночлег в 9-ть часов, и все продолжался дождь даже и во всю ночь.

19 мая отправились в 5-ть часов, обедать остановились в 9-ть часов близ юрт Ароченов*, на левом берегу. Здесь Генерал пожаловал одному Ароченскому старшине серебряную медаль на Аннинской ленте, а другому кортик. После обеда плыли до 10 1/2 часов вечера, остановились ночевать на левой стороне Амура.

20 мая отплыли в 6 часов. Утро было пасмурное и холодное, на левом берегу встретили 2 юрты Манегров** и видели у них 2-х лошадей; из этих юрт двое манегров провожали экспедицию до Албазина. Во многих местах виден был еще лед по берегам Амура. К Алба-зину подплыли в 12 часу, музыка играла “Боже,царя храни”, потом —”Коль славен наш Господь в Сионе”, сделано было несколько выстрелов из пушек. Остановились у бывшего Албазинскаго укрепления, Генерал первый сошел на берег и перекрестился, и много было воспоминаний о прошедших делах на Амуре. На самом укреплении Албазинском и был обед, здесь остановились на дневку, приплыло много Манегров, и в подарки приносили белугу. Напротив Албазина видны бывшие китайские укрепления, состоящие из земляных валов. Та сторона состоит из большой равнины, где видны и юрты Манегров, около юрты паслись несколько лошадей и рогатого скота, также видно и устье речки Албазихи. День был довольно холодный, а ночью было около 8 градусов тепла.

21 мая от Албазина отплыли в 3 часа утра на рассвете; ветер был попутный, и шли на парусах (остановились обедать на левом берегу; за обедом Генерал предложил тост за здоровье великаго князя Константина Николаевича), после обеда продолжали до 12-го часу ночи, пока же поплыли до передовых судов; остановились ночевать в 144 в. от Шилкинс. завода на левом берегу, на болотистой сухой долине, довольно обширной, окруженной заливом Амура.

22 мая. Был отдан приказ от Генерала здесь продлевать, и с раннего утра начали приплывать Манегры, некоторые и с семействами; между тем один по имени Сильгеней объяснялся несколько по-русски, и рассказывал нам много об городе Айгуне (говорил, что там много хорошего, есть даже и трахтиры и в них разные разности). Он же дал слово быть и проводником до речки Хумары-Биры (что русскими разыскиваемый), на устье которой находится Комарскии караул, где, по сведениям прежним, выдерживали осаду против значительной китайской армии Дворянин Дмитрий Зиновьев и преемник его казак Ануфрий Степанов. Место этой дневки замечательно большим количеством змей. После обеда мы ходили на одну из прилегающих к этому месту гор, и пройдя наступали на змей и до 6-ти убили, гора эта названа Змеиною. Амур здесь значительно увеличился течением (много островов), и природа быстро изменилась, здесь уже встречаются небольшой дуб, черная береза и другие неизвестные для нас деревья.

23 мая, вышли в 4 часа утра и прошли в этот день 110 верст; ночевали на левом берегу Амура; вблизи есть небольшое озеро, и в большую воду, вероятно, в него заливается много воды из Амура по лощине, которая идет от озера до реки.

24 мая вышли в 4 часа утра, Амур идет в островах; проходили часу в 12-м дня гору на левой стороне, называемую Цагаян. Гора эта песчаная и издали кажется очень белою; от этого места Амур сделал весьма крутой поворот (в правую сторону) к югу, так что от горы Цагаяна, говорят инородцы, есть тропинка, по которой всего около 6 верст до Амура, а огибать этот мыс нужно несколько десятков верст; в этот день проплыв гору Натаяны, немного ниже, в 12 часу дня остановились на правом берегу Амура обедать, здесь видны остатки (в копях и возвышениях) древнего Даурскаго города. После обеда отправились при крепком противном ветре, который продолжался до 6-ти часов, потом было тихо и ясно. Пройдя гору Мангу утесом с правой стороны, остановились ночевать на левом берегу.

25 мая вышли с пристани в 4 часу, и вечером был послан в лодке Генералом урядник Скобельцын и 6 солдат с проводником нашим Манегром, на Хумарский караул, и они возвратились к нам навстречу в 9 часов утра, с вестию, что у караула никого не встретили, а видели только одну пустую юрту. Здесь природа еще более оживляется растениями южной полосы. Немного ниже Хумарского караула, на левой стороне видна высокая Гранитная скала, при подошве которой есть подводные камни (и держаться нужно правой стороны), отсюда Амур идет между гор средней величины, — с правой более утесистых, а с левой более отлогих. В 6-м часу дня показался караул Улусса-Модонской. Вечером был послан тот же урядник Скобельцын, но в помещениях для караула никого не нашел, а видны были только следы бывших тут людей (что впоследствии и оказалось) что манчжурской караул человек из 30-ти с чиновником, за несколько часов до нас были в Карауле, но увидев множество наших судов испугались и бросились в свои лодки и на всех гребях помешали дать знать об этом в городе Сахалянь-Ула. Немного пройдя от Караула, остановились ночевать на правом берегу.

26 мая, вышли в 4 часу утра, начался средпротивный ветер, потом стих, и до 1-го часу прошли 50 верст. Остановились на левом берегу обедать; здесь уже во множестве растет дуб, ясень, клен, липа, вяз и дикия яблони, много есть и орешнику. 27-го была дневка и заготовляли дрова для парохода.

28 мая вышли в 4-м часу утра; положение гор совершенно изменилось: более низменные плоскости, и видно на берегах много китайских дровосеков, при каждом дровосеке есть помещение для работников, дрова приготовляются на местах, до трех аршин длиною, и сплавляются в Хейлундзян; на правой стороне реки остановились обедать у избы китайских дровосеков; но люди лишь перед нами уехали, остались только две собаки, и три двухколесные телеги; небольшое поле засеяно хлебом, и несколько полос гряд разными овощами. Недалеко от строения в маленькой кумирне был принесен в жертву красный петух Духу Горы, как нам перевел наш переводчик. Генерал здесь приказал оставить 3 дощечки серебра с полфунта весом, и особо было на бумаге написано переводчиком Сычевским благодарность хозяину этого помещения за то, что мы в его жилище обедали. После обеда отправились далее и в 3-м часу увидели первое поселение Китайское. Амур здесь показался во всей своей красоте, ширине и окрестных видов и плоские берега вдали сливались с водою, и все это представляло вид моря. Подплывая к селению, Генерал послал Сычевскаго узнать у жителей, кто они, и сначала не видно было никого, но потом вышел к Сычевскому старик и сказал, что это китайское селение хлебопашцев, и что люди из селения почти выехали все в город, боясь русских. Отряд весь пристал на левом берегу против этой деревни, называемой Амба-Сахалян, вскоре из деревни несколько мужчин и две женьщины с детьми переехали в лодке к нам, были одарены разными вещами и очень полюбили русских и были удивляемы всем, а более музыкою, потом поехали Сычевской, я, Свербеев и другие офицеры в вельботе в эту деревню, только что пристали к берегу, тут же верхом подъехал с двумя проводниками Манджурской чиновник из Сахалян-Ула, узнать, когда Генерал будет в городе; в деревне жители приняли нас отлично, женьщины, дети от нас не отходили, приносили нам в подарки: кур, табаку своих плантаций, и разной другой живности и за все это были щедро награждаемы. Пробывши тут до сумерек, мы поплыли обратно к отряду, вечером объявлено было Генералом, чтобы Сычевской, Оверлеев и я отправились после ужина в город, до которого еще было около 40 верст; в 11 часу ночи мы в сопровождении 5 человек конвою сели на лодку и отправились. Проплыв ночью устье реки Зеи, огромнейшей и впадающей с левой стороны в Амур, на рассвете увидели на правом берегу Амура Китайския селения, в которых домики разбросаны редко, и окружены отдельно каждый садами, вид на это очень хорош; часу в 6-м утра пристали к одному селению, где наш провожатый просил его отпустить; в селении этом, кроме каких-то двух стариков, никого не нашли; огородничество, как видно, в этом селении в больших размерах, и тщательно все распределено, между прочим около одного огорода близ реки видел черемуху замечательной вышины и толщины, каких в Сибири никогда не встречал; немного постояв здесь, увидели лодку, которая к нам встречу шла на веслах, не доходя до нашей лодки, люди причалили к берегу, из лодки той пришли к нам 2 чиновника с письмами от Амбаня, потом мы с этими чиновниками поплыли к Городу; не доплывая версты две на правой же стороне у берегу на песчаной отмели стояло до 50 китайских судов невооруженных и большая часть из них почти на сухом берегу, на судах этих было множество войска, вооруженнаго пиками, луками, ружьями, и развевалось желтое знамя; на яру против судов было тоже много народа, и было делаемо жертвоприношение около подвижной кумирни, вероятно, умилостивить Богов, чтоб русские не сделали никаких неприятностей. Подплывая уже к самому городу Сахалян-Ула, остановились у пристани, берег которой заставлен тоже войском, и несколько было пушек под чехлами; вышедши на берег мы были встречены комендантом крепости, который сказал нам, что он доложит Амбаню о нашем прибытии; чрез недолгое время комендант явился и нам привели верховых лошадей, чтобы ехать в Крепость, и мы отправились в сопровождении 2-х наших казаков и 2-х солдат, которые, впрочем, шли пешком за нами, а затем многочисленные толпы любопытных пустились за нами, которых Манджурская полиция жестоко разгоняла бичами и камышовыми пиками, несмотря на все это любопытные теснились в узких улицах Города, где мы проезжали, многие были по крышам и заплотам, в переулках выходило много женыцин и детей всех возрастов, и молодые из женыцин одеты, как видно было, очень парадно в прекрасных курмах с тщательными прическами и свежими цветами на головах, многие из женщин заметно было опирались на других или шли с палочками, я думаю от непривычки ходить по уродству своих маленьких ножек, — и так мы городом проехали более версты, подъезжая к Главным воротам крепости, которые были для нас отперты в знак особеннаго уважения к русским, въезжая в крепость увидели на площади до ста вооруженных всадников, на довольно жалких лошаденках, подъехав к последним воротам, нас попросили сойти с лошадей и пешком уж мы прошли чрез большой двор к Ямуни или Присутственному месту, здесь попросили нас снять наши шпаги, и мы покорясь приличию и порядку это сделали передав оныя своим казакам, войдя в Ямунь увидели тоже на небольшом дворе большую стражу, не доходя до самого Присутствия шагов 20, остановились, сняли фуражки, сделали приветствие Амбаню легким поклоном, а Сычевский подал бумагу от Генерала, которую Секретарь Амбаня читал вслух, при больших тут многих Манджурских Чиновниках, мы все это время стояли без шапок; когда прочел бумагу, то мы подошли ближе к Амбаню — и после некоторых коротких разговоров мы обратно поехали на свою лодку, а пароход в это время стоял уже на якоре близ берега, где был Генерал, а отряд остановился на левом берегу Амура — лишь мы только подъехали к своей лодке, сошли с лошадей, передали Генералу разговор, как вслед за нами явился и Амбань. Генерал послал Сычевского просить его к себе на пароход, но он отозвался, что боится воды ехать на пароходе, а приехал его Секретарь и другой чиновник. Генерал принял их на пароходе в каюте-кампании, во время приема Генерал сидел, а они объяснялись стоя. Предлагали им шампанского, но они отказались. После объяснений поехали обратно на берег. Амбань все это время сидел на берегу под зонтиком; музыка на палубе парохода безпрестанно играла; Китайскаго войска на берегу уже не было, а вместо его заступили толпы любопытных и дружески приветствовали нас на берегу; в 3-м часу дня Генерал и мы пересели на свои лодки и поплыли на левую сторону, где остановились обедать, пароход в это время развел пары и тоже снялся с якоря, после обеда еще сделали 50 верст, день был весьма жаркий.

29 мая отплыли в 4-м часу, прошли в день 100 верст, ничего особенного не встречали, и редко уже кое-где видны на правой стороне селения.

30 мая отплыли в 3 часа утра, в 7 часов пристали к правому берегу к небольшому китайскому караулу и взяли тут 3-х проводников до устья речки Номань-Бира, не доходя до устья Нюмани версты 2, во 2-м часу дня на левом берегу остановились на дневку.

31 мая отправились в 4-м часу, в 10-м остановились обедать на правом берегу у Китайского караула, но караульные все разбежались, оставя тут лошадей своих, впрочем нашли одного старика, сделали ему и оставили всему караулу подарки. Здесь природа удивительно роскошна. После обеда проплыв верст 50, остановились ночевать на левом берегу. День был превосходный.

1 июня отплывши рано утром и немного пройдя, вступили где Амур имеет свое течение между гор, и проплывши в этот день более 100 верст не видали ни одного острова, и Амур здесь ширины не более одной версты, с левой стороны в этих местах преимущественно много впадает речек. Ночевали на левом берегу Штабские лодки, а отряд остановился на правом.

2 июня отплыли в три часа утра, — горы разительно начали понижаться близ берегов Амура, а видны были только возвышения горныя в отдалениях. Здесь Амур идет в островах, течение имеет ровное и довольно широк; проплыли в этот день 103 версты, день был очень жаркий и ясный несмотря на северо-западный ветер, склонение течения Амура было более к Северо-Востоку; в полдни были видны на правом берету в одном месте юрты, куда ездил Скобельцын. Ночевали на левом берегу.

3 июня вышли в три часа утра, в 9-м остановились ожидать пароход, который зашел в неглубокую протоку, бросили якорь, но скоро снялся. В этот день пройдя от ночлегу верст 40, увидели устье весьма большой реки Сунгари, которая впадает в Амур а правой стороны, а начало свое берет в отдаленной Манджурии из Белых Гор. Ниже Сунгари начинаются опять горы, около Амура возвышенные, в 5 часу проходили горы, где Амур идет прямо на Восток; дойдя до этих гор, составляющих правый кряж Сунгари, горы здесь такой же величины, как против Красноярска, прямо виден небольшой утес и около его невдалеке караульная изба с двумя местами: около утесу с правой стороны впадает небольшая речка Хайдзи. От этой местности Амур поворотил к Северу, с правой стороны возле Амура верст на пять горы называемые Дерги, — что значит Восточные, поросшие дубовым и вязовым лесом. Пройдя такое расстояние оканчиваются высокою скалою живописнаго вида. Не доходя до скалы, есть Манджурское селение из 12 домов, называемое Дарги; от скалы кусты, большая поляна и оканчивается опять скалою же, здесь Амур шириною примерно верст 7, по левую сторону тоже большая долина, и горы видны в отдалении, с остроконечными пиками значительной высоты, все отклонение имеют влево от берега Амура; в 8-м часу остановились ночевать на левом берегу.

4 июня вышли в 3 часа утра, попутным ветром под парусами шли до 12 часу, остановились обедать. В этот день горы уже совершенно не было видно, так они значительно отдалились от берега Амура, и Амур, пусть в частых островах, склонение имеет на Северо-Восток. В 6 часов завиделась с правой стороны большая Гора, упираясь прямо в Амур, около этой горы не доплывая выпадает речка Харолха, против этого места на левом берегу мы ночевали.

5 июня отплыли в 3 часа; прошли два утесистые мыса с правой стороны, за этими горами видна обширная долина, прилегающая к Амуру, где, должно быть,есть река, но мы не могли заметить, проплывая около, самой левой стороны Амура, правая же в этих местах имеет много островов; пройдя от этой, между гонной долины, в 11 часу дня остановились обедать. После обеда отплыли не более 20 верст, видели на правой стороне Амура вдали несколько домов. Здесь, кажется, впадает с правой стороны в Амур большая река Уссури, у впадения ее и ниже берега утесистые; в 7 часу дня с западной стороны очень быстро набежал ветер и весьма сильный, а потому с большим трудом могли пристать к левому берегу в 8 часов, здесь ночевали, волнение на Амуре продолжалось почти всю ночь; вечером пошел дождь.

6 июня вышли с пристани после обеда в 12 часов. Амур идет в островах, влево видны высокие горы, а вправо гор не видно, направление имеет на северо-восток; ночевали на левом берегу.

7 июня вышли в 3 часа, остановились обедать во 2 часу, на правой стороне на острове. Здесь дневали и ночевали. Солдаты занимались приготовлением дров для парохода, в 7 часу Свербеев и я ездили на пароход (по возвращении с парохода в 8 часу ужинали).

8 июня отплыли в 4 часа (обедали на правой стороне, на острове), день был ясный и весьма жаркий, в тени 25 градусов. Ночевать остановились на правой стороне у берега. Здесь нашли дикорастущий жасмин в большом количестве и в полном цвету, и много других растений, нам неизвестных; в долину же отдаляться по множеству встречаемых змей нельзя, которых, выступя на берег, более 10 убили. Отсюда Амур сделал поворот весьма крутой к северу.

9 июня отплыли в 3 часа, и в 1-й раз увидели деревню на правой стороне. Мангунцов-Гольдов, подданных китайских, и я с Сычевским к ней пристал, но людей никого не нашли. В 10-ть часов дня начался свежий ветер юго-западной и продолжался до вечера; шли на парусах. Ночевали на правой стороне у большого острова, который назван островом св.Кирилла.

10 июня. Утро было пасмурное, но теплое. Люди занимались исправлением баржи и плашкоутов, пароход подошел в 10 часу утра к нашему берегу, а снялся с якоря в 4 часа и отправился далее, а мы остались ночевать (в этот день мы ужинали в 8-м часу). В 9-м часу приплыл на пароходском вельботе мичман Разградский с Поповым; первый привез письма и донесения от Невельского из Кизи.

11 июня отплыли в 3 часа, в 10 останавливались у гольдской деревни, здесь жителей очень много было и из других селений, изъявить радость русским. Гольды живут в помещениях, похожих на манджурские и частые китайские, одеваются так же, даже особенно отличительного типа не имеют, занимаюся рыбопромышленностью, главное — звероловством, домашнего скота никакого нет, кроме собак в большом множестве, на которых и ездят зимою, а летом они служат для поднятия вверх по реке лодок бичевою; в этом селении пробыли около 2-х часов, день был очень жаркий, влево видны большие горы, вправо же менее возвышенные, острова большею частью песчаные; еще заплывали в селение Ожной на левом берегу (здесь и обедали), из этой деревни взял я вожака; ночевали на том же берегу.

12 июня отплыли в 4 часу, ветер с начала утра был противный, потом тихо. После обеда я с Разградским, Сычевским я Свербеевым на двух лодках поплыли вперед, держась левой стороны, в гольдскую деревню, тут видели маньчжурского чиновника, который говорит, что он здесь живет за обором ясака. Ночевали на левом берегу, пройдя небольшое селение.

При деревнях Суси и Коурме впала река Горин с левой стороны, отсюда по обе стороны Амура протянулись хребты, называемые по-китайски Динь-Гао-Шань или Да-толь, т.е. Высокие горы. (Походзя называется Хурын или Сила). По левую руку хребта Хурын впала небольшая речка Хур верстах в 7 или 8, тоже по левую сторону речка Гулъчи, против ее с правой стороны речка кургу, в 2-х верстах пониже ее Юуксу.

13 июня отплыли в 4 часа, ветер был противный, обедали на правом берегу. После обеда отплыли верст 20, сделался ветер очень порывистый, потому принуждены были остановиться на левом берегу в 6 часу дня. После ужина в 8 часов отправились далее и плыли —всю ночь на 14 число.

От Юуксу верстах в 40 по правую сторону деревни Адзи, в 3-х верстах пониже ее с той же стороны речка Уррчи, против ее по левую сторону Речка Симасун, при подошве хребта Пи-суй-шань, что значит большие горы с каменными верхушками, по правую сторону деревни Пейюс и Сан, на левой стороне против этих деревень впала речка Пе-суй.

14 июня остановились, в 12 часу, для обеда на левом берегу. После обеда еще плыли до 7 часов вечера и остановились на правом берегу на ночлег у деревни Мангунцов или Мангоев*, Джай, это первая деревня с этими жителями, которые нисколько не похожи на Гольдов; старики имеют большие бороды, скулы высокие, а нос и глаза впалые, жилища очень грязные, и женщины похожи на тунгусок, они имеют много медведей, доставая их, вероятно, маленькими...”

(На этом дневник П.И.Кузнецова обрывается).

Петру Ивановичу не дали дописать — послышалась команда: “Все на верх!” Он выглянул из каюты и увидел, что головной парохода направляется в узкую протоку наподобие щели среди широкого водного пространства. Это мичман Разградских вывел суда экспедиции в пиротоку у Мариинского поста.

Муравьев, Корсаков, Аносов, Зубиков, Свербеев и еце какие-то люди из свиты генерала сошли на берег, там их поджидала другая свита во главе с капитаном первого ранга Невельским.

Невельской приложил к Фуражке ладонь, слегка касаясь виска средним пальцем, и доложил:

— На постах на Амуре и на Сахалине все благополучно, ваше высокопревосходительство. Состояние постов удовлетворительное. Адмирал Путятин обследовал побережье Приморья от корейской границ до мыса Гамова, открыл и описал залив Петра Великого, обещал прислать карту с уже русскими названиями заливов, мысов, рек и островов... С благополучным прибытием вас, Николай Николаевич!

— Здравствуй, Геннадий Иванович! Здравствуй, дорогой! — Муравьев обнял Невельского и горячо поцеловал. Походные музыканты заиграли “Коль славен наш Господь в Сионе”. — Как здоровье супруги? — спросил Муравьев. — Как твое самочувствие?

— Мое, слава Богу, отличное, а о своем Екатерина Ивановна скажет сама. Да вон она в сторонке стоит.

Об этой прекрасной женщине очевидец рассказывает:

“Молодая его супруга, Екатерина Ивановна, только что оставившая школьную скамью, с редким самоотвержением и привязанностью к мужу, безропотно всюду следовала за ним и разделяла с ним все лишения и опасности среди диких племен.

Институтка по воспитанию, она не только никогда не стесняла мужа, но напротив, была душой всего маленького общества, заброшенного далеко от цивилизованных центров.

Ее помещение — одна комната в наскоро поставленной избе, а гости — дикари, до того грязные, что даже подойти к ним было противно. Между тем, для Екатерины Ивановны эти гости были дорогими: они одни только могли помочь ее мужу в его исследованиях; она глубоко понимала это и несла безропотно свой крест. Сама, другой раз, без необходимой пищи, она несла последние куски дикарям — гостям, чтобы только развязать им языки. Про Екатерину Ивановну можно смело сказать, что она плоть и дух своего мужа. Радовалась его радостями и болела его печалями.”

Муравьев подошел к ней и поцеловал ей ручку.

— Здесь уж поговаривали, что Муравьев, мол, воротился назад, испугавшись слухов об англичанах, появившихся будто бы на устье Амура, но все это, конечно же, — вздор, — с улыбкой сказала мадам Невельская.

— Вот именно — вздор, — подтвердил Муравьев. — Мир не без сплетников, дорогая Екатерина Ивановна. Они сочли за истину мое недовольство пароходом, и что я сошел с него на берег. А я только и сошел, чтобы глянуть на развалины Албазина.

— Вы будете новым Потемкиным вновь приобретенной пустыни, скрывающей источник богатств, Николай Николаевич, и может быть, новую судьбу всей Сибири. Так здесь о вас говорят.

В этот день за обедом у Муравьева, устроенном в его честь, все его спутники поздравляли друг друга с успешным окончанием первой русской экспедиции по Амуру, вспоминали трудности пути, которые сумели преодолеть. Рассказывали, хвалясь друг перед другом, как однажды внезапно налетевший ветер за несколько минут чуть было не затопил суда, как спасали груз и как сушили провиант у острова Кизи. Благодушно посмеивались над тем, как амбань Айгуна поначалу противился, не хотел пропустить русских, но когда увидел “огненную лодку” и множество других суденышек с вооруженными людьми, выразил желание, “чтобы русские отряд как мо-жно скорее миновал их город”.

— А что, господа, у них тут самих, я слышал, война идет, —сказал мичман Разградский. — Будто бы какое-то восстание крестьян, и будто Англия помогает китайским властям подавить его.

— И не только Англия — Франция и Соединенные Штаты, — прибавил Невельской. — Чего бы их флоту стоять тут? Державы потребовали разрешения неограниченной торговли во всем Китае опиумом и шантажируют Цинское правительство, в противном случае, мол, мы сохраним за собою свободу действий.

— Ничего у них не выйдет, господа: в Амур мы никого не пустим, — сказал Муравьев.

— Штаты предпочитают не воевать с Китаем, а вооруженные силы Франции и Англии скованы Крымской войной, — уточнил Корсаков.

— Стало быть, китайцам сейчас не до торговых сношении с нами, — с сожалением произнес Кузнецов. — А как все хорошо начиналось! В пятидесятом году русские купцы ввезли в Синьцзян различных товаров на сумму в двести десять тысяч рублей. В следующем году Россия и Цинское правительство заключали “Устав торговлю в Или и Тарбагатае”, в котором предусмотрено, что обе стороны освобождаются от уплаты пошлин. И что вы думаете? В прошлом году русский экспорт возрос до шестисот семидесяти тысяч рублей.

— Не волнуйся, Петр Иванович: война войной, а торговля все равно остается делом первостепенным, — успокоил Кузнецова неунывающий Бибиков и обратился к Аносову. — Послушайте, Николай Павлович, вот вы горный инженер, вам поручено заняться поисками золота в этой области, глухой и безлюдной. Есть ли какие соображения на сей счет? Или их пока нет у вас?

— Почему же нет? Соображения всегда будут, — сдержанно ответил Аносов.

Сын выдающегося русского металлурга Павла Петровича Аносова, который еще в 1827 году применил на Артинском заводе новый способ закалки сельскохозяйхственных кос путем охлаждения сильной воздушной струей, а после получил и ставшие знаменитыми златоустовские булаты, Николай Павлович Аносов как горный инженер подавал большие надежды. Не зря Муравьев повсюду таскает его с собою, заразил Амуром, а уж после сам Аносов утвердился в мысли, что в отрогах Яблонового хребта должно быть россыпное золото. Но пока он не склонен обсуждать свои планы даже с Бибиковым.

Однако Бибиков на другой ответ и не расчитывал, а спросил просто так, для поддержания общего застольного разговора. Впрочем, его внимание отвлекла на себя госпожа Невельская с пустячным вопросом:

— Правда ли, что в Иркутск приехала сестра декабриста Сергея Григорьевича Волконского, Софья Григорьевна, чтобы только навестить брата?

— Говорят... говорят, Екатерина Ивановна, а сам не видел, не знаю, — уклончиво ответил Бибиков. — Да и чего бы ей, жене министра двора, Фельдмаршала, пускаться в такое путешествие?

— Она — туристка, страстная туристка, и не удивительно, что приехала... А как там у вас в Красноярске Мазаровичи поживают? — Екатерина Ивановна повернулась к Кузнецову. — Давно я не видела свою сестрицу Аннушку; она за Назаровичем, этим довольно приятным казачьим офицером... как там она, не родила еще?

— Живут они славно, Екатерина Ивановна, город наш приглянулся ей, только вот ветры... песок в глаза... никак не привыкнет. А что касается появления наследника или наследницы — не знаю, Екатерина Ивановна. По ее виду не скажешь...

Кузнецов не договорил. Кто-то крикнул: “Ти-хо!!” — и сразу же раздался негромкий, но властный, достаточно внятный, слышимый отовсюду голос Муравьева, который коротко сказал, что Амур теперь на веки вечные — русская река и территория вдоль нее —тоже русская, и никто их у России не сможет отнять. Потом обвел взглядом присутствующих — глаза несколько подслеповатые, вприщур — и, остановившись на маленькой фигурке полколковника Корсакова, сказал:

— А ты, Михал Семеныч, отправишься в Петербург с пакетом, там давно уже ждут от меня курьера.

— Есть отправиться курьером! — задорно выкрикнул Корсаков.

Молодой двадцативосьмилетний подполковник из старинного дворянского рода Корсаковых, выходцев из Италии, за короткое время сделал в Сибири стремительную карьеру. В конце сороковых годов Муравьев пригласил поручика Корсакова к себе на службу и отправил из Иркутска нарочным курьером через Охотск в Петропавловский пост к Невельскому. Вернулся Михаил Семёнович в сентябре 1849 года уже капитаном, чиновником особых поручений при генерал-губернаторе. В 1854 году произведен в подполковники.

Таким быстрым взлетом он прежде всего обязан Муравьеву. Про Корсакова говорили разное: будто бы он побочный сын императора Александра I, — “милая грация в лице, в приемах и в чертах лица, кажется, есть сходство, только ростом мал”; некоторые находили сходство и с графом Шуваловым, управляющим III отделением и начальником штаба корпуса жандармов, — “не столько в лице, сколько в манере и в голосе...” Говорили также, что он является каким-то дальним родственником генерал-губернатора Муравьева. Сам же Михаил Семенович не отрицал этого, но и не выпячивал своего родства, зато гордился пышной родословной легендой, по которой, как утверждают летописи, дворяне Корсаковы появились в России в ХVII веке и добились разрешения царя именоваться Римскими-Корсаковыми, чтобы отличать себя от менее знатных однофамильцев. Михаил Семенович причислял себя к менее знатным.

— Вот прибудем в Аян, — продолжал Муравьев, — оттуда и отправишся Якутским трактом в Иркутск и далее. В Иркутске разрешаю побыть два-три дня для улаживания дел...

На другой день утром был объявлен общий сбор. Посадив на транспорт 350 человек подкрепления, он отправил их в Петропавловский порт, остальных людей — сотню казаков и два орудия — оставил для защиты Декастри, сам не вместе со свитой на шхуне “Восток” проследовал в Аян, а оттуда сухопутьем в Иркутск.

В Петербурге с нетерпением ждали известий от Муравьева из дальневосточных пределов Российской империи. Наконец прибыл оттуда курьер, небритый, с длинными отросшими белокурыми волосами, в серой солдатской шинели, под которой он прятал “изодранный до тла” сюртук. Чиновники посмотрели на него с восторгом и уважением, и кому-то из них пришла дерзкая мысль доставить курьера тотчас же к наследнику цесаревичу великому князю Александру Николаевичу таким, как есть, небритым, в шинели поверх изодранного сюртука.

Цесаревич нисколько не удивился появлению необычного вида курьера, молча принял от него доклад, молча вскрыл пакет, стал читать рапорт Муравьева.

— Г-м, похвально, похвально... Хорошо пишет: “Мы стали твердою ногою на Амуре; я надеюсь, что никто у нас больше его не отымет...” — Цесаревич поднял глаза на Корсакова и твердо произнес. — Да уж надеюсь! — и стал читать дальше: — “...вся честь этого дела принадлежит Невельскому, Казакевичу, Корсакову...” А себя Муравьев забыл! Ему, ему вся честь! Завтра же утром представлю вас государю.

К государю императору Николаю Павловичу Корсаков был доставлен уже побритым, причесанным, однако все в той же солдатской шинели, как советовал великий князь.

Царь уже знал о рапорте Муравьева, о молодом белокуром курьере из вчерашнего доклада великого князя Александра Николаевича и принял Корсакова незамедлительно. Оглядев его с ног до головы ласковым взглядом, подошел, слегка прихрамывая, обнял и поцеловал.

— Благодарю вас, вас всех благодарю за беспримерный сплав по Амуру, — сказал Государь и кивнул великому князю. — Муравьева и всех спутников его представить к наградам! Нижним чинам выдатъ в награду за их труды по три рубля серебром каждому!

Тем временем оставшийся на Амуре отряд казаков, рассчитивая на длительную зимовку и не рассчитывая на появление неприятеля с моря, спешно стал строить жилища. Начальник отряда в Мариинском посту Невельской торопил, приказал использовать строевых казачьих лошадей на вывозке леса, урезал порцион фуража для них, отчего лошади скоро изнурились, а командир казачьей сотни Имберг выразил протест, мол, казачьи лошади являются собственностью казаков и не должны употребляться на казенные работы. Так родился конфликт...

Той же осенью, в сентябре, красноярский купец и золотопромышленник Петр Иванович Кузнецов воротился домой, полный замыслов и надежд, переполненный впечатлениями, уставший, но счастливый, с кучей новостей и деловых контрактов, заключенных им в Чите, Иркутске и Аяне...

г. Красноярск

"ДЕНЬ и НОЧЬ" Литературный журнал для семейного чтения (c) N 5-6 2001г