Адрес публикации: http://www.kroupnov.ru/pubs/2007/03/14/10538/
Время публикации: 20:57, 14.03.2007
Развитие страны невозможно без триады развития: образования, науки, промышленности
Доклад "Роль науки и образования в развитии страны – подготовка и реализация цивилизационного прорыва" на семинаре "Русская цивилизация" при Движении "За возрождение отечественной науки"
14 марта в Институте философии РАН состоялся семинар "Русская цивилизация" при Движении "За возрождение отечественной науки". На семинаре был заслушан доклад лидера ПАРТИИ РАЗВИТИЯ Юрия Крупнова "Роль науки и образования в развитии страны – подготовка и реализация цивилизационного прорыва"
Анатолий Самарин: Дорогие друзья, мы собрались сегодня послушать нашего гостя, докладчика, Юрия Васильевича Крупнова, человека известного в позитивном плане. Он известен и как идеолог, теоретик развития нашего общества и одновременно, как общественный деятель, возглавляющий, ранее это называлось ДВИЖЕНИЕ РАЗВИТИЯ, теперь, по-моему, ПАРТИИ РАЗВИТИЯ. Уже достаточно давно они разработали программу развития нашего общества, в которой есть функции и очень близкие, понятные нам. Достаточно, скажем, назвать идею, высказываемую Юрием Васильевичем о том, что стране необходимо массовое высшее образование, высшее образование для всех. Ну, для всех желающих, разумеется. Также много конструктивных идей по поводу освоения, удаленности и «забрасываемости» наших территорий, Сибири и Дальнего Востока, к которым относятся в значительной степени потребительски: урвать и удрать. А то, что там будет разорение, это, видимо, никого не интересует. Ну, и у Юрия Васильевича и его движения есть много хороших предложений. Вообще ПАРТИЯ РАЗВИТИЯ шла, так сказать, где-то параллельно с нами в том смысле, что там было два отчетливых пункта. Во-первых, защита образования. Юрий Васильевич сражался как лев против реформ, затеваемых в свое время еще первыми реформаторами, не говоря о последующих. Он полемизировал с Фурсенко, и мы на сайте как-то публиковали хорошую его статью, направленную против этих фурсенковских начинаний. И второй пункт, разумеется, это судьба науки, которая не может не тревожить. Было подписано коллективное письмо, направленное в защиту науки в связи с проклятыми пакетами законов о монетизации. А вы помните, под это дело поверстали и науку, лишили ее множества важных вещей. Так вот, было подписано коллективное письмо, боевое письмо. Другое дело, что результаты всех этих вещей, ну, как и у нас с вами, относительно скромные. То есть, коты Васьки прекрасно слушают, но делают свое дело.
Кроме того, мне, как сибиряку по происхождению, приятны идеи Юрия Васильевича, хотя они, по-моему, несколько утопичны, о том, что пока покончить со столицами здесь на западе и перенести ее туда. Я видел два варианта: красноярский и дальневосточный варианты размещения столицы. Но с другой стороны взять эту столицу, ну, за час-другой, доблестной китайской армии ничего не стоит, поэтому с точки зрения безопасности этот вопрос еще далек от проработки. Ну, во всяком случае, перед нами человек, который с одной стороны, является, несомненно, деятелем патриотического крыла. Я коротко рассказал о том, о чем, вероятно, сейчас подробно расскажет Юрий Васильевич. Но мне хотелось бы также заметить, что слово «развитие» – опасное слово, потому что оно не окрашено точным, отчетливым содержанием. Например, президент сказал, что у нас все с развитием хорошо, не далее как в феврале, что у нас темпы развития растут, но развития какого? Развития ВВП, выраженного в долларах или еще в каких-то единицах. Развитие, при котором реальные ресурсы расходуются только на обеспечение этого узкого слоя элиты, его потребностей, в то время как остальная страна деградирует, вот развития такого. Но такое развитие уже принесло нам неисчислимые беды. Я увидел в одном из Ваших текстов, Юрий Васильевич, очень хорошее соображение насчет того, что хорошо бы развитие связывать с идеей справедливости. Развитие должно сохранять наши традиционные приоритеты. Вот, на этом я закончу свое введение и представление нашего докладчика.
Юрий КРУПНОВ: Спасибо, спасибо, Анатолий Николаевич. Я бы хотел тогда объявить тему, все-таки, чтобы не про все рассказывать. Тема, о которой мы договаривались, звучит следующим образом: «Роль науки и образования в развитии страны». И сразу, частично отвечая на такие тонкие полемические ходы Анатолия Николаевича, сделал бы два принципиальных примечания. Если можно, с примечания бы начал. Во-первых, мне кажется, у нас в стране с очевидностью наблюдается понятийная катастрофа. Буквально неделю назад у меня состоялся разговор с одним очень хорошим, патриотически настроенным, молодым человеком. На мой вопрос, различает ли он такие онтологически прямо противоположные типы движения материи и вообще чего угодно как «развитие» и «деградация», сказал мне следующее: «А какая разница? Развитие и деградация – это одно и то же, просто с разными знаками». Просто буквально сказал. Очень умный, деятельный молодой человек с хорошим образованием, и т.д. Я имею в виду, с хорошим образованием по диплому. И, по большому счету, действительно, если присмотреться к тем оценкам, которые делаются, то слово «развитие», которое сейчас быстро очень воруется всеми теми, кто отвечает за идеологические процессы в нашей стране, под ним подразумевается все, что угодно. Люди, не различая деградацию и развитие, любое изменение называют развитием.
Мы видим, например, у Сергея Юрьевича Глазьева следующие сценарии развития страны. Первый сценарий, условно, удвоение ВВП, второй сценарий – окончательное закрепление России как сырьевого придатка, третий сценарий развития – разделение России на 7, 10, 12 частных государств. Ну, когда читаешь, то просто (поскольку меня учили понятийной культуре и чуткости) у меня лично начинается головная боль, потому что я не знаю, как можно назвать сценарием развития тот сценарий, который предполагает раздробление страны на семь независимых государств по известным сценариям там, Бжезинского и т.д. и т.п. Как это можно вообще называть сценарием развития? Мне кажется, без определенной понятийной чуткости и понятийной культуры вообще ничего нельзя обсуждать. Поэтому, развитие – это категория, которая, кстати, в качестве и широко употребляемого русского слова, появилось достаточно недавно. Этой категории не более трех-четырех веков, в России чуть ли не Новиков и Карамзин являются людьми, которые максимально вводили это слово. Слово «развитие» имело в виду системное усложнение какого-либо объекта. Поэтому, когда, условно говоря, мы от самолета перешли к космосу, и был космический проект, мы от энергии того же, скажем, пороха перешли к энергии ядерной (я не обсуждаю сейчас в военных целях или в мирных), то, безусловно, это были прорывные системные структурные усложнения, которые, так или иначе, задавали, по крайней мере, в научном плане или в плане технологичном, безусловно, прорывы в развитии. Но, когда мы говорим о том, как у нас любили, особенно в 90-х годах, региональные руководители писать свои программы развития, что, в соответствии с программой развития в ближайшие пять лет, планируется падение производства на 10 процентов. Когда мы говорим это, то это просто нонсенс, это чушь. Развитие – всегда системное структурное усложнение, плюс, очень важный момент, с воспроизводством предшествующей практики, то есть, развитие, где отрезается предшествующая практика, это не развитие, а модернизация, и очень важно отличать развитие, деградацию и модернизацию. Вот, без того чувствования, осознания, различия этих трех базовых слов, мы попадаем в элементарный хаос. Можно и дальше кого угодно обвинять: Чубайса, Гайдара, еще кого-то, но виноваты, на мой взгляд, будем, прежде всего, мы. Потому что «развитие» инвариантно означает не деградацию и изменения, а только системное структурное усложнение с воспроизводством существующей практики. «Модернизация» означает любое обновление без относительно существующей предыдущей практики, то есть, то, что любил Декарт описывать, как на новом месте создаются новые здания или фактически идеология нового времени, идеология модернизма, когда весь мир разрушен до основания, а затем, на чистом пространстве построим красивое и нечто замечательное. И «деградация» – это всегда процесс, связанный с разложением исходно существующего и имеющего практическое значение. «Деградация» – это всегда уничтожение практики, которую до нас создавали многие и многие поколения людей. И вот, на мой взгляд, это надо различить и больше не путать. Поэтому, когда мы говорим о ДВИЖЕНИИ РАЗВИТИЯ, оно существует параллельно ПАРТИИ РАЗВИТИЯ, многие люди не хотят связываться с партийными вопросами. Сейчас любую партию очень жестко загоняют в электорально-выборные процессы, многие люди говорят: не хочу участвовать в этих голосованиях и демократиях, хочу участвовать в развитии страны. Пожалуйста, идите в ДВИЖЕНИЕ РАЗВИТИЯ. Более того, есть сеть мирового развития, как группа развития, студенты и аспиранты, которые в разных частях Российской Федерации занимаются реализацией проектов развития. Поэтому, первое, все-таки, мне кажется, нам необходимо выбираться из понятийной катастрофы, и хотя бы вот в узких кругах, тем более, в кругах, связанных с наукой, просто понятийно четко определять. Либо серьезно спорить на эту тему, но опять-таки понятийно, не просто каким-то смысловым, хаотически пьяным образам.
И второй момент. Я считаю, что самым критическим ресурсом на сегодняшний день, самым недостающим ресурсом в России и в мире, является то, что фактически брошены институты науки и, прежде всего, фундаментальной науки. С моей точки зрения, без фундаментальной науки ничего не возможно сделать ни в России, ни в целом в мире. Я это специально сопрягаю, мир и Россию, потому что все те, кто серьезно занимается проблематикой того, что происходит за рубежом, в том числе в самых, так называемых, развитых, благополучных странах, прекрасно понимают, что те основные проблемы, исключительно не российские, они мировые. И вопрос состоит не в том, что Россия выплыла из какого-то такого замечательного общеглобального тренда, когда все бодро идут, здоровенькие, все у них хорошо, а на самом деле весь мир пронзен сквозными, мировыми проблемами и решать их все равно нам придется, другое дело, что через это мы и должны вытащить нашу страну. И отсюда решать мировые проблемы может только ориентирования фундаментальная практика, наука специального типа, поэтому, без науки, без онтологических фундаментальных прорывов, нам ничего не светит, и мы не решим все наши вопросы от самых мелких до самых заумных и тяжелых.
Здесь я хотел бы сразу выразить свое отношение к тем институтам науки, которые на сегодняшний день существуют. С одной стороны, на институты науки смотрят с вожделением (особенно вот началось три года назад) как, прежде всего, на то, чем можно поживиться, чем можно порулить, поделить, «прихватизировать», особенно те, кому чего не досталось в 90-е годы и т.д. Для меня без всяких рассуждений, без всяких примечаний понятно, что эти люди - враги российской науки, российского развития и российского будущего, и говорить с ними не о чем, надо максимально спасать науку. Но есть совершенно другая сторона.
С другой стороны, а что наука, как массовый институт, включая руководство, академию наук и т.д., а что наука, собственно, за последние тридцать лет сделала? Жесткий, очень неприятный, я понимаю, вопрос. А что она сделала? Я не беру отдельных выдающихся ученых, отдельных чудаков, которые там в своих лабораториях и в позднесоветское, «распадное» время и в ранние 90-е годы, в годы всего это маразма, который происходил в социально-экономической области, работали и работают. Кто-то был вынужден уехать за рубеж и работать там. Но а что такое наука фундаментальная? Это, прежде всего, открытия, фундаментальные открытия. И хочется спросить, а что в целом, как социальный институт, дает наука? Я помню, где-то полгода назад открыл одну газету и автор интервью (к сожалению, газету куда-то бросил и не нашел автора этого интервью) - человек, который в советское время последние 15 лет Советского Союза, академии, и до сих пор, естественно, возглавлял комиссию по проблемам развития Советского Союза. Я не знал, что такая комиссия в РАН была, не в РАН, а в Академии наук СССР, и он, бедняга, рассказывает про то, как Чубайс, Гайдар разрушают все. А что за 15 лет он, будучи руководителем этой комиссии, что за 15 лет он произвел такого, что просто вот сейчас напиши одним абзацем, и я пойму, что и Горбачев, и Гайдар – все враги, потому что человек предлагал, я не знаю, там, всем пересесть на экранопланы, я утрирую, или, не знаю, термоядр у него был там в кармане, что они открыли, что они развили? Ничего. Но человек говорят, вот, мы бедные, несчастные, так хорошо наука жила, мы так хорошо работали. Ни одного слова по то, что за 15 лет этой комиссии, вот это, вообще бы надо найти и посмотреть, а что сделано с точки зрения развития страны, что предложено, какая программа? Где программа, которая была, скажем, в 83-м году, подписанна десятью академиками, и из которой ясно было бы, что делать со страной? Никакой такой программы нет. А зачем тогда наука? И, с моей точки зрения, я понимаю, что здесь это будет непопулярно, может быть, воспринято, но у нас откровенный проблемный разговор и такой специально-критический, для того, чтобы спорить, выяснять позиции и точки зрения. Поэтому, с другой стороны, по большому счету, когда бьют науку часто так, а, не жалко. Вообще, а кто такая наука? Кто такая наука? Чиновники от науки, которые все сдают и все делают? Хорошо. Чиновники плохие. Рядовые сотрудники. А кто рядовые сотрудники? Да, я знаю людей, которые, действительно, беззаветно работают, знаю огромное количество замечательных, так сказать, среднего уровня специалистов, на которых вся наука держится, но где открытия? Все-таки наука - это не просто производство, которое дает социальную занятость, еще что-то. Наука должна делать фундаментальные открытия. Возникает вопрос: а где открытия? Предъявите!
И здесь дальше можно рассказывать о том, как там плохо финансируется, все, что угодно можно говорить. Но, все равно, без фундаментальных открытий, имеющих стратегический, практический смысл, никакой науки не существует. И это то же самое, как, скажем, армия. <…> Есть простые вещи: армия должна побеждать, наука должна давать открытия.
Да, науку десять лет разваливали, я согласен и готов присоединиться к вашему возмущенному возгласу, но я хотел бы понять, а что до этого было десять лет? И что такого наука произвела? Я бы хотел понять, почему, например, выдающийся мыслитель современности Александр Александрович Зиновьев, 10 мая год будет его кончине, почему он уехал? Я понимаю, там можно и на КГБ свалить, и другое что-то, но его друзья и среда, почему это все его выталкивало?
Но самое смешное не в этом, самое смешное, когда он приехал сюда, то кроме, того что, из-за личных отношений с одним человеком и из-за того, что его Ильинский приютил, не в партийной, а в комсомольской школе, нигде больше Зиновьев не нужен. То есть, казалось бы, приезжает Зиновьев, сходит с трапа, человек, который в социологии является лауреатом премии … Мне кажется, должны «налететь» сто каких-нибудь провинциальных вузов и раздирать человека на части, даже с точки зрения пиара, прошу прощения. Никто не налетел. Я дружил с ним последние года три-четыре, и никому не нужен был этот гениальный старик. Возникает вопрос, а о какой науке мы говорим?
Я работал в Министерстве образования, я вузам подписывал программу по науке. Так какая наука, если там не нужны ученые? Какая наука? Это, может быть, не наука, а пособие по социальной проблематике. И я поэтому говорю, что науку, как социальный институт, который делал Михайло Васильевич Ломоносов, этот институт, как историческую традицию, как данность, надо защищать всякими возможными и невозможными способами, и нельзя давать ее разрушать.
Мы должны себе честно задавать вопрос, а где наука, а где не понятно что? Без этого ничего не получится.
И по поводу значимости фундаментальной науки также нечего обсуждать в этом кругу, потому что мы все понимаем, что такое фундаментальная советская и российская наука.
Я, кстати, наиболее ясно это понял тогда, когда в 97-м году был в Малайзии, и в том году там открыли семь университетов. Я посмотрел и понял, что люди просто не знают, что такое фундаментальная наука, у них просто нет дискурса о фундаментальной науке. Но в этом не вина малазийцев. Они развиваются быстро, они стараются, но у них нет 250 лет фундаментальной науки. У них нет академии наук. Они не могут сделать сами академию наук. Чтобы у них была академия наук, у нас с Юрием Владиславовичем Громыко возник проект: вот, в чем смысл существования Российской Академии наук, в том, чтобы вот этот институт фундаментальной науки можно было как бы переносить в такие страны, как Малайзия и т.д.
Фундаментальная наука встречается очень редко. Это редчайшее животное. У нас, слава богу, есть гигантская традиция, и остались еще люди. И это надо эксплуатировать. Но, при этом при всем, еще раз повторяю, в социально-массовом плане все время надо жестко задавать вопрос: а где наука? Армия должна побеждать, наука должна делать фундаментальные открытия. Кто, где, когда, какие открытия делал? Хорошо, в 90-е годы не давали финансировать, Гайдар, Чубайс все разваливали, а кто в 80-е годы мешал делать науку той значительной части академиков, которые сегодня академики и которые рассказывают о тех бедах и несчастьях?
Так вот, в этом плане возникает вопрос сегодня, на мой взгляд, о кардинальном переосмыслении вообще роли и места науки. Вообще, что такое наука? И здесь надо безусловно отметить, что за последние 50 лет вообще кардинально сменилось представление о науке. И это даже в терминах очевидно, потому что, вот бывший директор Института философии Степин и многие другие, у них уже даже такие термины появились, не только неклассическая наука, но уже постнеклассическая наука и т.д. Я сейчас не хочу обсуждать тему этих терминов, и что они означают, но за ними стоит одна безусловная вещь: парадигмы научной работы редко меняются. То есть, допустим, я еще читал книжки того исследователя 19 века, когда идеал науки в себе тоже выращивал благодаря замечательным книжкам, которые меня окружали, когда учился в школе, все-таки те идеалы науки 19 века, они уже во многом являются не теми передовыми, которые есть на сегодня. Потому что на сегодня наука - это однозначно проектно-программная парадигма и наука, связанная с тем, что она организует воспроизводство через фундаментальные открытия и создание новых практик. Новых практик человечества. Вот здесь как раз тот момент, который Анатолий Николаевич отметил, что, на самом деле, онтологические прорывы и фундаментальная наука очень тесно завязаны на справедливость и на социальные вопросы. <…> Наука нужна для того, все время и каждый раз, для того, чтобы обеспечить достойную жизнь человеку. Достойную жизнь человека, как любого человека, существующего на том или ином пространстве того же Земного шара. Я помню, чтоеще с детства я никак не понимал и, честно говоря, до сих пор не понимаю, когда читаю то, что, например, ежегодно от голода умирают 80 миллионов человек. Да, а еще показывали в детстве такие картины, что там апельсины давят от переизбытка рынка, там еще что-то, я никак не понимал, когда был ребенком, почему, например, апельсины, которые давят, нельзя дать тем, кто умирает из 80 миллионов? Или снизили производство говядины, потому что там переизбыток, нет рынка… И, в принципе, вопросы, конечно, детские, понимание детское, но, на мой взгляд, оно имеет абсолютный смысл, потому что, по большому счету, как можно жить достойно, если ты знаешь, что одновременно где-то люди живут в нечеловеческих, скотских условиях. То есть из этого только два выхода. Первый, этих людей убить, как неполноценных, но мы знаем, кто это проповедует, и зачем им это нужно, а второе условие, вообще-то для всего человечества, а уж, тем более, для граждан своей страны, сделать сносное, достойное существование по стандартам данного времени. Вот это тоже очень важно, потому что, когда у нас сегодня с утра до вечера плачут про то, что надо бороться с бедностью, вообще, есть бедные, есть богатые, то даже, ну, по-моему, совсем молодые люди, они прекрасно еще помнят время, когда богатых и бедных в таком разрезе не было. То есть, есть опыт и у десятилетнего существования страны, в котором это вопиющее неравенство было преодолено, и кто бы чего ни говорил. Я жил небогато и жил среди людей не самого верхнего, а, скорее всего, близкого к низшему классу, и я знаю, что каждый человек при минимальном желании мог бы вести достойную жизнь. Да, по меркам советского времени.
И вот сегодня возникает очень простой вопрос: а что такое сегодня достойная жизнь? Очевидно, мы должны ставить простые моменты, не хуже советской жизни во всем комплексе, то есть, и с точки зрения безопасности, и спокойствия, и уверенности в завтрашнем дне и т.д. Но, плюс еще, по современным меркам в чем-то и лучше. Если в советское время 9 кв. метров считалось нормальным жилищным квартирным стандартом, то, конечно, сегодня 17-20 метров - это тоже норма. Это понятно.
Возникает просто вопрос: а зачем нужна наука? А наука нужна для того, чтобы через фундаментальные открытия показывать совершенно другие возможности, в том числе, для обеспечения базовых потребностей человека. То есть, показывать, например, с точки зрения голода, как можно производство той же энергии, не уничтожая экологически землю и Земной шар, увеличить, скажем, в два-три раза.
Я помню свои впечатления, которые на меня произвел проект «Белая земля». Это проект группы ученых Курчатовского института, некоторые уже уехали за границу, но в 90-е годы они сделали проект «Белая земля». Что означает это название, я сначала не понимал, а оказалось все очень просто. Если смотреть ночные фотографии Земного шара, то видно, что Соединенные Штаты все освещены, Западная Европа – освещена, Россия - уже чуть пятнышком, именно Центральная Россия, чуть отдельные звездочки на территории, но, в принципе, темна, а если посмотреть на Африку, на Азию и т.д., то это совершенно темный полушар. И ученые говорят, что с помощью атомной энергетики, я не хочу опять вдаваться в конкретный слой ядерной энергетики, но с помощью атомной энергетики мы можем в два-три раза увеличить производство энергии, которая нужна для промышленного производства и для бытового освещения и, соответственно, для вопросов, связанных с вопросами растительности, вопросами, так или иначе, денежно-стоимостного выражения, к вопросу недопущения умирания людей от голода, как такового. В принципе, «Белая земля» означает, что, если земля в основе своей черным не освещена ночью, то при желании она может быть освещена, потому что у людей появляется доступ к энергии, а доступ к энергии, мы это прекрасно понимаем, - это и есть фактически то же самое, что и доступ к инфраструктурам достойного существования человека. Вот такой проект. Научный проект? Общественный проект? На мой взгляд, научно-общественный. Потому что, с другой стороны, вот мы разрабатывали ядерную доктрину России, я вам хочу сказать, что, например, большая часть наших атомщиков, они совершенно не хотят отвечать на этот вопрос, как в разы увеличить количество производства энергии. Нет, они, конечно, говорят, например, нам бы дали в миллион раз больше рублей, то мы бы, соответственно, в пять раз больше дали энергии. Но, никаких решений не предлагается.
<…>Я говорю про то, что на самом деле вопросы обеспечения достойного существования человека в стране и на Земном шаре - это, собственно, и есть вещь, на которую должна работать наука. Если это разделяется, то, как бы то ни было, все разговоры про истину, которую ищут ученые, они оказываются, как правило, либо лукавством, либо самообманом. Поэтому это вещи очень взаимосвязанные.
Итак, роль науки организовывать через лучших ученых и коллективы, планировать и организовывать онтологические прорывы, то есть, показывать новые реальности, которые существуют. Я никогда не забуду, как в 94-м году я был в Германии, в технопарке, где проводились очень интересные исследования по биопатонике (причем, Белоусов, Гурвич и многие другие исследователи, именно российские, заложили основу биопатоники, как таковой). Но в Германии ряд исследователей поставили это на более широкую индустриальную основу, и я уже просто видел эти препараты, где практически можно было определять качество пищи по тому, какой тип тонкого биологического излучения оно излучает. И было видно, как свежее молоко излучает одно, а потом трехдневное-четырехдневное молоко с консервантами не излучает ничего, и является мертвой пищей. Я это просто видел как технологическое, техническое устройство, когда нажимали кнопки и просвечивали. Кстати, параллельно велись исследования по раковым клеткам и нормальным клеткам и, соответственно, то же самое. Раковые клетки - это фактически мертвые клетки, распад которых, размножение которых приобретает чисто статистический хаотический характер, и это тоже было видно по биоизлучению. Вот фактически из этого возникает совершенно новая гигантская сфера, имеющая много технических и экономических эффектов для жизнедеятельности, практической биологии, сельского хозяйства. И вот, допустим, за этим стоит онтологический прорыв, вот эта область, за которой есть огромные эффекты от создания новых практик, потому что, скажем, другая медицина или диагностика, которые связаны с этим биопатоническими эффектами, дает совершенно другие возможности той же медицине. Поэтому, скажем, замкнутый ядерный топливный цикл, новые типы реакторов массово-поточного производства, биопатоника могут приводить примеры других прорывов, которые позволяют по-новому смотреть на человечество. Причем, это не обязательно физико-технические или естественно-научные вещи. Ну, вот, скажем, возьмем очень модные вопросы, связанные с существованием на Земле государств, проблематику взаимодействия. Это фактически тоже совершенно другая онтологическая картина, когда мы видим, что в оппозицию к эгоистическим культурам, к эгоистическим нациям, которые считают, что их культура является единственной, а все остальное является вторым сортом, выстраиваются другие совершенно другие диалоговые структуры. Это просто уже практически существует, но главное, существует другое видение, появляются другие описания этой новой реальности. Что из этого следует? Из этого следует, что наука задает онтологические фундаментальные прорывы проектно-программного типа, через это создаются новые практики, и эти новые практики должны обеспечивать достойную жизнь человечества. Без этого, без этих конкретных вещей наука становится непонятно чем.
И буквально два слова по поводу образования. Да, понятно, что без такого понимания науки развитие просто невозможно, потому что развитие сегодня требует создания принципиально новых практик по любому направлению. Речь идет о транспортных системах, речь идет о медицине, как я говорил, речь идет о получении энергии, речь идет о системе жизнедеятельности ежедневной, то же ЖКХ, все здесь нам не перестроить по старым технологиям, нужно выходить совершенно в другие реальности, то есть, без науки, без фундаментальной науки развитие невозможно, потому что наука задает, действительно это старые слова из старых книжек, передовые горизонты человечества. Без этих передовых горизонтов ничего не будет, будет медленное прозябание, в лучшем случае, а, скорее всего, деградация.
И по поводу образования. Образование выполняет, конечно, прежде всего, функцию воспроизводства. Но функцию воспроизводства не технического плана. Обычно считают, что взрослые-то знают что такое там в науках происходит, а детям нужно популярно изложить, и как-то что-то с ними делать. Я достаточно много занимался образованием и учебниками и хочу вам со всей ответственностью сказать, что это совершенно ложные представления. На самом деле, когда люди серьезно пишут учебники, то им приходится пересматривать все, существующие парадигмы и научной работы, и ненаучной. Вообще совершенно все знания приходится не просто приводить в систему, так, в формальном плане, как-то упорядочивать, а фактически приходится пересматривать всю структуру знаний. И образование в этом плане выполняет воспроизводственную функцию, не в том плане, что нам все известно, а просто надо детей чем-то напичкать, они еще маленькие дурачки. А фактически образование формулирует тот тип мышления и деятельности, который должен осваиваться детьми, а дальше вступает безусловная правота Гегеля о том, во что дети играют и что они делают, становится, на самом деле, содержанием человечества через 20-30 лет, когда новое поколение вступает в полноценную жизнь. Поэтому образование и наука здесь непрерывно связаны. Образование воспроизводит и программирует существующие и новые практики, а наука задает их как таковые, осуществляя онтологические прорывы.
Здесь буквально одно слово хотел бы сказать про промышленность. Конечно, развитие невозможно без этой триады развития: образование, наука, промышленность. Потому что без прикладывания науки и образования к промышленности, передовой промышленности, мы утрачиваем возможность, так, если сказать, материальной проверки наших гипотез, версий, красивых картин и в учебниках воспроизводимых культурных инвариантов. Только в промышленном развитии, только в реальной экономической эффективности получают свое исполнение и передовая наука, и настоящее образование. И вот триада: промышленность, наука и образование, на мой взгляд, является триадой развития, так она должна и рассматриваться, и класться в основу развития страны.
Ну, и последний момент. Когда я говорю о науке проектно-программного типа, то здесь можно проиллюстрировать совершенно другой пример, чтобы уйти от привычных для нас чисто научных картин к чисто геостратегической картине. Я считаю, и с каждым днем все больше и больше убеждаюсь в этом, уверяюсь в этом, становлюсь уже фанатом, наверное, кто-то скажет, человек одной мысли, но я убежден, что ключевым вопросом первой половины 21 века для России, для мира является то, сумеем ли мы на Дальнем Востоке создать реальный центр мирового развития, лидирующую общественную систему именно на Дальнем Востоке, на нашем российском Дальнем Востоке, который, безусловно, спасет и нашу страну, и будет продвигать все человечество. То есть, эта вещь должна лежать в основе любых программ и ни в коем случае не может быть положена как третичная, четвертичная. И в этом плане, как мне кажется, недостает программно-проектной науки и парадигмы у массы исследователей, в том числе и у людей, самого что ни на есть патриотического толка. Почему? Потому что, когда начинают обсуждение, говорят столица, дальше начинают: близко столица, далеко столица, захватят ее китайцы, не захватят, много вопросов, но не делаются предварительные вещи. Можно сколько угодно спорить про армию Китая, насколько она способна захватить столицу на Дальнем Востоке, но, сначала нужно совсем другое сделать. Сначала нужно спроектировать и увидеть совершенно новый макрорегион.
В своей книге «Солнце в России восходит с Востока» я описываю ситуацию, когда американцы за 90-е годы фактически сформировали совершенно новый макрорегион, так называемый Большой или Великий Ближний Восток. Это описано в монографии, из которой становится ясно, что традиционный Ближний Восток уже неадекватен, здесь связи более крепкие. И вообще, Ближний Восток, Большой Ближний Восток - это от Пакистана до Судана и, условно, от Египта до фактически Индии, до Мадраса. Да, и сверху, это наш Кавказ, по крайней мере, Кавказский хребет. Вот это настоящий Ближний Восток, потому что тут культура, восток. Очень увлекательно читать то, что люди нафантазируют. Но, когда в 2004 году во Франции проходил саммит «семерки», а потом «восьмерки», и когда обсуждалась проблема не Ближнего Востока, а Большого Ближнего Востока, когда в 2003 году американцы совершили агрессию против Ирака (поскольку застолбили это место и фактически начали контролировать изнутри весь этот Большой Ближний Восток), то стала понятна вся эта новая хитрость и замечательный географ, в том числе военный географ, представитель сильной школы политической географии, которая есть в США. Они задумали, спроектировали у себя бензоколонку. То есть, им нужна нефть, они просто провели трубопроводы, газопроводы, провели на карте и спроектировали новый регион, который назвали Большой Ближний Восток. То есть, фактически они сделали себе совершенно специальный регион. И вот такое же проектирование, если хотите, новой географии, нового макрорегиона по отношению к нашему российскому Дальнему Востоку, мы должны делать сегодня. Но этого никто не делает, потому что все считают, что такого региона не может быть, по тысячам причин, есть законы трех миллионов человек, устойчивой экономики, определенной площади и т.д. и т.п.
Вот, на мой взгляд, это опять пример дефицита настоящей научной фундаментальной мысли. Сейчас все области междисциплинарные, сложно связанные с разными полями практики, вот здесь отсутствует конкретная научная мысль. Приходится людям, вроде меня, что-то там писать, но я же не имею возможности писать монографии, я не ученый, в конце концов, в том смысле, что не работаю в Академии наук и такого рода институтах, так нам приходится писать, потому что это необходимо, ибо мы потеряем Дальний Восток. Но проблема не в Дальнем Востоке, не в его богатстве, а мы предадим всю нашу историю, как минимум за последние четыре века и 150 лет, когда уже Невельской и Муравьев фактически отдали нам Приамурье и Приморский край. Кстати, в следующем году будет 150 лет Айгунского трактата, важнейшая дата, фундаментальная, это просто надо иметь в виду. Мало того, что мы предадим свою историю, мы, на самом деле, потеряв Дальний Восток, мы потеряем все. Если мы, потеряв Чечню, мы могли что-то переждать, то, потеряв Дальний Восток, больше у нас ничего не останется, и не останется России, это для меня глубочайшее убеждение. Но просто кричать про то, что не отдадим японцам, китайцам, американцам Дальний Восток, бессмысленно, потому что чего кричать, когда сегодня Дальний Восток – придаток сырьевой не только Японии и США, а Китая. Пресс для сои – из Китая, башни и арматура для башен – из Китая. Два года назад шли переговоры китайцев с РАО «ЕЭС», когда готовилось соглашение по продаже электричества. Соглашение, на мой взгляд, ужасное и неправильное, потому что, вместо того, чтобы электрическом подпитывать новые промышленные мощности на Дальнем Востоке, мы кормим китайцев, то есть фактически кормим китайский БАМ и уничтожаем, «доуничтожаем» свой. А сейчас китайцы говорят: «А чего вы волнуетесь, у вас нет денег, например, на новую Нижнебурейскую ГЭС, нет проблем, мы вам деньги дадим, больше того, мы знаем, у вас много трудностей, мы рабочих дадим, мы знаем, что и с инженерами там у вас, мы вам и инженеров дадим. Нет проблем, мы вам все дадим, а провода бросайте туда, через речку». Китайцы разговаривают уже, как у Киплинга белый человек разговаривал с непонятно каким, ну, как раньше говорили, с малыми народами. То есть, в этом смысле, мы уже полностью сырьевой придаток во всех отношениях, де-факто, а скоро будем де-юре, отсюда, этот момент ключевой, нужны научные обобщения, нужны проектирование, программирование Дальнего Востока.
Вот вчера с докладом выступил Ишаев о том, что нам надо опять интегрироваться в Тихоокеанский регион, о том, что больше государств должны давать денег на Дальний Восток, но где там наука? То есть, член-корреспондент Российской Академии наук Ишаев, вместе с академиком Менакером, которые 15 лет хорошо там сидят и все на этом, они выступают с научным докладом, смысл которого, ну, понятно, сводится к тому, что Ишаев говорит, «мне больше надо денег». А куда эти деньги? На что? Вопрос в том, а что будет? Ну, хорошо, туда нужны триллионы, нет вопросов, но что будет через 10-15-20-30 лет? Что будет? Или эти деньги мы вложим в Нижнебурейскую ГЭС, и китайцам будем отдавать электричество по 4 цента в полтора-два раза меньше, чем китайцы покупают у других. То есть, в этом смысле, я опять возвращаюсь к началу и заканчиваю свое выступление. Я считаю, что ключевой момент - это наука, во-первых, с точки зрения новой парадигмы, необходимости ее осмысления и оценивания, а, во-вторых, чтобы мы сами, впадая в защиту науки, сами немножко оставались трезвыми и задавали себе вопросы, хорошо, если есть наука, а где ее открытия? И открытия во всех сферах, от географии, биопатоники до ядерной энергетики и т.д. Спасибо большое за внимание.
14 марта в Институте философии РАН состоялся семинар "Русская цивилизация" при Движении "За возрождение отечественной науки". На семинаре был заслушан доклад лидера ПАРТИИ РАЗВИТИЯ Юрия Крупнова "Роль науки и образования в развитии страны – подготовка и реализация цивилизационного прорыва"
Анатолий Самарин: Дорогие друзья, мы собрались сегодня послушать нашего гостя, докладчика, Юрия Васильевича Крупнова, человека известного в позитивном плане. Он известен и как идеолог, теоретик развития нашего общества и одновременно, как общественный деятель, возглавляющий, ранее это называлось ДВИЖЕНИЕ РАЗВИТИЯ, теперь, по-моему, ПАРТИИ РАЗВИТИЯ. Уже достаточно давно они разработали программу развития нашего общества, в которой есть функции и очень близкие, понятные нам. Достаточно, скажем, назвать идею, высказываемую Юрием Васильевичем о том, что стране необходимо массовое высшее образование, высшее образование для всех. Ну, для всех желающих, разумеется. Также много конструктивных идей по поводу освоения, удаленности и «забрасываемости» наших территорий, Сибири и Дальнего Востока, к которым относятся в значительной степени потребительски: урвать и удрать. А то, что там будет разорение, это, видимо, никого не интересует. Ну, и у Юрия Васильевича и его движения есть много хороших предложений. Вообще ПАРТИЯ РАЗВИТИЯ шла, так сказать, где-то параллельно с нами в том смысле, что там было два отчетливых пункта. Во-первых, защита образования. Юрий Васильевич сражался как лев против реформ, затеваемых в свое время еще первыми реформаторами, не говоря о последующих. Он полемизировал с Фурсенко, и мы на сайте как-то публиковали хорошую его статью, направленную против этих фурсенковских начинаний. И второй пункт, разумеется, это судьба науки, которая не может не тревожить. Было подписано коллективное письмо, направленное в защиту науки в связи с проклятыми пакетами законов о монетизации. А вы помните, под это дело поверстали и науку, лишили ее множества важных вещей. Так вот, было подписано коллективное письмо, боевое письмо. Другое дело, что результаты всех этих вещей, ну, как и у нас с вами, относительно скромные. То есть, коты Васьки прекрасно слушают, но делают свое дело.
Кроме того, мне, как сибиряку по происхождению, приятны идеи Юрия Васильевича, хотя они, по-моему, несколько утопичны, о том, что пока покончить со столицами здесь на западе и перенести ее туда. Я видел два варианта: красноярский и дальневосточный варианты размещения столицы. Но с другой стороны взять эту столицу, ну, за час-другой, доблестной китайской армии ничего не стоит, поэтому с точки зрения безопасности этот вопрос еще далек от проработки. Ну, во всяком случае, перед нами человек, который с одной стороны, является, несомненно, деятелем патриотического крыла. Я коротко рассказал о том, о чем, вероятно, сейчас подробно расскажет Юрий Васильевич. Но мне хотелось бы также заметить, что слово «развитие» – опасное слово, потому что оно не окрашено точным, отчетливым содержанием. Например, президент сказал, что у нас все с развитием хорошо, не далее как в феврале, что у нас темпы развития растут, но развития какого? Развития ВВП, выраженного в долларах или еще в каких-то единицах. Развитие, при котором реальные ресурсы расходуются только на обеспечение этого узкого слоя элиты, его потребностей, в то время как остальная страна деградирует, вот развития такого. Но такое развитие уже принесло нам неисчислимые беды. Я увидел в одном из Ваших текстов, Юрий Васильевич, очень хорошее соображение насчет того, что хорошо бы развитие связывать с идеей справедливости. Развитие должно сохранять наши традиционные приоритеты. Вот, на этом я закончу свое введение и представление нашего докладчика.
Юрий КРУПНОВ: Спасибо, спасибо, Анатолий Николаевич. Я бы хотел тогда объявить тему, все-таки, чтобы не про все рассказывать. Тема, о которой мы договаривались, звучит следующим образом: «Роль науки и образования в развитии страны». И сразу, частично отвечая на такие тонкие полемические ходы Анатолия Николаевича, сделал бы два принципиальных примечания. Если можно, с примечания бы начал. Во-первых, мне кажется, у нас в стране с очевидностью наблюдается понятийная катастрофа. Буквально неделю назад у меня состоялся разговор с одним очень хорошим, патриотически настроенным, молодым человеком. На мой вопрос, различает ли он такие онтологически прямо противоположные типы движения материи и вообще чего угодно как «развитие» и «деградация», сказал мне следующее: «А какая разница? Развитие и деградация – это одно и то же, просто с разными знаками». Просто буквально сказал. Очень умный, деятельный молодой человек с хорошим образованием, и т.д. Я имею в виду, с хорошим образованием по диплому. И, по большому счету, действительно, если присмотреться к тем оценкам, которые делаются, то слово «развитие», которое сейчас быстро очень воруется всеми теми, кто отвечает за идеологические процессы в нашей стране, под ним подразумевается все, что угодно. Люди, не различая деградацию и развитие, любое изменение называют развитием.
Мы видим, например, у Сергея Юрьевича Глазьева следующие сценарии развития страны. Первый сценарий, условно, удвоение ВВП, второй сценарий – окончательное закрепление России как сырьевого придатка, третий сценарий развития – разделение России на 7, 10, 12 частных государств. Ну, когда читаешь, то просто (поскольку меня учили понятийной культуре и чуткости) у меня лично начинается головная боль, потому что я не знаю, как можно назвать сценарием развития тот сценарий, который предполагает раздробление страны на семь независимых государств по известным сценариям там, Бжезинского и т.д. и т.п. Как это можно вообще называть сценарием развития? Мне кажется, без определенной понятийной чуткости и понятийной культуры вообще ничего нельзя обсуждать. Поэтому, развитие – это категория, которая, кстати, в качестве и широко употребляемого русского слова, появилось достаточно недавно. Этой категории не более трех-четырех веков, в России чуть ли не Новиков и Карамзин являются людьми, которые максимально вводили это слово. Слово «развитие» имело в виду системное усложнение какого-либо объекта. Поэтому, когда, условно говоря, мы от самолета перешли к космосу, и был космический проект, мы от энергии того же, скажем, пороха перешли к энергии ядерной (я не обсуждаю сейчас в военных целях или в мирных), то, безусловно, это были прорывные системные структурные усложнения, которые, так или иначе, задавали, по крайней мере, в научном плане или в плане технологичном, безусловно, прорывы в развитии. Но, когда мы говорим о том, как у нас любили, особенно в 90-х годах, региональные руководители писать свои программы развития, что, в соответствии с программой развития в ближайшие пять лет, планируется падение производства на 10 процентов. Когда мы говорим это, то это просто нонсенс, это чушь. Развитие – всегда системное структурное усложнение, плюс, очень важный момент, с воспроизводством предшествующей практики, то есть, развитие, где отрезается предшествующая практика, это не развитие, а модернизация, и очень важно отличать развитие, деградацию и модернизацию. Вот, без того чувствования, осознания, различия этих трех базовых слов, мы попадаем в элементарный хаос. Можно и дальше кого угодно обвинять: Чубайса, Гайдара, еще кого-то, но виноваты, на мой взгляд, будем, прежде всего, мы. Потому что «развитие» инвариантно означает не деградацию и изменения, а только системное структурное усложнение с воспроизводством существующей практики. «Модернизация» означает любое обновление без относительно существующей предыдущей практики, то есть, то, что любил Декарт описывать, как на новом месте создаются новые здания или фактически идеология нового времени, идеология модернизма, когда весь мир разрушен до основания, а затем, на чистом пространстве построим красивое и нечто замечательное. И «деградация» – это всегда процесс, связанный с разложением исходно существующего и имеющего практическое значение. «Деградация» – это всегда уничтожение практики, которую до нас создавали многие и многие поколения людей. И вот, на мой взгляд, это надо различить и больше не путать. Поэтому, когда мы говорим о ДВИЖЕНИИ РАЗВИТИЯ, оно существует параллельно ПАРТИИ РАЗВИТИЯ, многие люди не хотят связываться с партийными вопросами. Сейчас любую партию очень жестко загоняют в электорально-выборные процессы, многие люди говорят: не хочу участвовать в этих голосованиях и демократиях, хочу участвовать в развитии страны. Пожалуйста, идите в ДВИЖЕНИЕ РАЗВИТИЯ. Более того, есть сеть мирового развития, как группа развития, студенты и аспиранты, которые в разных частях Российской Федерации занимаются реализацией проектов развития. Поэтому, первое, все-таки, мне кажется, нам необходимо выбираться из понятийной катастрофы, и хотя бы вот в узких кругах, тем более, в кругах, связанных с наукой, просто понятийно четко определять. Либо серьезно спорить на эту тему, но опять-таки понятийно, не просто каким-то смысловым, хаотически пьяным образам.
И второй момент. Я считаю, что самым критическим ресурсом на сегодняшний день, самым недостающим ресурсом в России и в мире, является то, что фактически брошены институты науки и, прежде всего, фундаментальной науки. С моей точки зрения, без фундаментальной науки ничего не возможно сделать ни в России, ни в целом в мире. Я это специально сопрягаю, мир и Россию, потому что все те, кто серьезно занимается проблематикой того, что происходит за рубежом, в том числе в самых, так называемых, развитых, благополучных странах, прекрасно понимают, что те основные проблемы, исключительно не российские, они мировые. И вопрос состоит не в том, что Россия выплыла из какого-то такого замечательного общеглобального тренда, когда все бодро идут, здоровенькие, все у них хорошо, а на самом деле весь мир пронзен сквозными, мировыми проблемами и решать их все равно нам придется, другое дело, что через это мы и должны вытащить нашу страну. И отсюда решать мировые проблемы может только ориентирования фундаментальная практика, наука специального типа, поэтому, без науки, без онтологических фундаментальных прорывов, нам ничего не светит, и мы не решим все наши вопросы от самых мелких до самых заумных и тяжелых.
Здесь я хотел бы сразу выразить свое отношение к тем институтам науки, которые на сегодняшний день существуют. С одной стороны, на институты науки смотрят с вожделением (особенно вот началось три года назад) как, прежде всего, на то, чем можно поживиться, чем можно порулить, поделить, «прихватизировать», особенно те, кому чего не досталось в 90-е годы и т.д. Для меня без всяких рассуждений, без всяких примечаний понятно, что эти люди - враги российской науки, российского развития и российского будущего, и говорить с ними не о чем, надо максимально спасать науку. Но есть совершенно другая сторона.
С другой стороны, а что наука, как массовый институт, включая руководство, академию наук и т.д., а что наука, собственно, за последние тридцать лет сделала? Жесткий, очень неприятный, я понимаю, вопрос. А что она сделала? Я не беру отдельных выдающихся ученых, отдельных чудаков, которые там в своих лабораториях и в позднесоветское, «распадное» время и в ранние 90-е годы, в годы всего это маразма, который происходил в социально-экономической области, работали и работают. Кто-то был вынужден уехать за рубеж и работать там. Но а что такое наука фундаментальная? Это, прежде всего, открытия, фундаментальные открытия. И хочется спросить, а что в целом, как социальный институт, дает наука? Я помню, где-то полгода назад открыл одну газету и автор интервью (к сожалению, газету куда-то бросил и не нашел автора этого интервью) - человек, который в советское время последние 15 лет Советского Союза, академии, и до сих пор, естественно, возглавлял комиссию по проблемам развития Советского Союза. Я не знал, что такая комиссия в РАН была, не в РАН, а в Академии наук СССР, и он, бедняга, рассказывает про то, как Чубайс, Гайдар разрушают все. А что за 15 лет он, будучи руководителем этой комиссии, что за 15 лет он произвел такого, что просто вот сейчас напиши одним абзацем, и я пойму, что и Горбачев, и Гайдар – все враги, потому что человек предлагал, я не знаю, там, всем пересесть на экранопланы, я утрирую, или, не знаю, термоядр у него был там в кармане, что они открыли, что они развили? Ничего. Но человек говорят, вот, мы бедные, несчастные, так хорошо наука жила, мы так хорошо работали. Ни одного слова по то, что за 15 лет этой комиссии, вот это, вообще бы надо найти и посмотреть, а что сделано с точки зрения развития страны, что предложено, какая программа? Где программа, которая была, скажем, в 83-м году, подписанна десятью академиками, и из которой ясно было бы, что делать со страной? Никакой такой программы нет. А зачем тогда наука? И, с моей точки зрения, я понимаю, что здесь это будет непопулярно, может быть, воспринято, но у нас откровенный проблемный разговор и такой специально-критический, для того, чтобы спорить, выяснять позиции и точки зрения. Поэтому, с другой стороны, по большому счету, когда бьют науку часто так, а, не жалко. Вообще, а кто такая наука? Кто такая наука? Чиновники от науки, которые все сдают и все делают? Хорошо. Чиновники плохие. Рядовые сотрудники. А кто рядовые сотрудники? Да, я знаю людей, которые, действительно, беззаветно работают, знаю огромное количество замечательных, так сказать, среднего уровня специалистов, на которых вся наука держится, но где открытия? Все-таки наука - это не просто производство, которое дает социальную занятость, еще что-то. Наука должна делать фундаментальные открытия. Возникает вопрос: а где открытия? Предъявите!
И здесь дальше можно рассказывать о том, как там плохо финансируется, все, что угодно можно говорить. Но, все равно, без фундаментальных открытий, имеющих стратегический, практический смысл, никакой науки не существует. И это то же самое, как, скажем, армия. <…> Есть простые вещи: армия должна побеждать, наука должна давать открытия.
Да, науку десять лет разваливали, я согласен и готов присоединиться к вашему возмущенному возгласу, но я хотел бы понять, а что до этого было десять лет? И что такого наука произвела? Я бы хотел понять, почему, например, выдающийся мыслитель современности Александр Александрович Зиновьев, 10 мая год будет его кончине, почему он уехал? Я понимаю, там можно и на КГБ свалить, и другое что-то, но его друзья и среда, почему это все его выталкивало?
Но самое смешное не в этом, самое смешное, когда он приехал сюда, то кроме, того что, из-за личных отношений с одним человеком и из-за того, что его Ильинский приютил, не в партийной, а в комсомольской школе, нигде больше Зиновьев не нужен. То есть, казалось бы, приезжает Зиновьев, сходит с трапа, человек, который в социологии является лауреатом премии … Мне кажется, должны «налететь» сто каких-нибудь провинциальных вузов и раздирать человека на части, даже с точки зрения пиара, прошу прощения. Никто не налетел. Я дружил с ним последние года три-четыре, и никому не нужен был этот гениальный старик. Возникает вопрос, а о какой науке мы говорим?
Я работал в Министерстве образования, я вузам подписывал программу по науке. Так какая наука, если там не нужны ученые? Какая наука? Это, может быть, не наука, а пособие по социальной проблематике. И я поэтому говорю, что науку, как социальный институт, который делал Михайло Васильевич Ломоносов, этот институт, как историческую традицию, как данность, надо защищать всякими возможными и невозможными способами, и нельзя давать ее разрушать.
Мы должны себе честно задавать вопрос, а где наука, а где не понятно что? Без этого ничего не получится.
И по поводу значимости фундаментальной науки также нечего обсуждать в этом кругу, потому что мы все понимаем, что такое фундаментальная советская и российская наука.
Я, кстати, наиболее ясно это понял тогда, когда в 97-м году был в Малайзии, и в том году там открыли семь университетов. Я посмотрел и понял, что люди просто не знают, что такое фундаментальная наука, у них просто нет дискурса о фундаментальной науке. Но в этом не вина малазийцев. Они развиваются быстро, они стараются, но у них нет 250 лет фундаментальной науки. У них нет академии наук. Они не могут сделать сами академию наук. Чтобы у них была академия наук, у нас с Юрием Владиславовичем Громыко возник проект: вот, в чем смысл существования Российской Академии наук, в том, чтобы вот этот институт фундаментальной науки можно было как бы переносить в такие страны, как Малайзия и т.д.
Фундаментальная наука встречается очень редко. Это редчайшее животное. У нас, слава богу, есть гигантская традиция, и остались еще люди. И это надо эксплуатировать. Но, при этом при всем, еще раз повторяю, в социально-массовом плане все время надо жестко задавать вопрос: а где наука? Армия должна побеждать, наука должна делать фундаментальные открытия. Кто, где, когда, какие открытия делал? Хорошо, в 90-е годы не давали финансировать, Гайдар, Чубайс все разваливали, а кто в 80-е годы мешал делать науку той значительной части академиков, которые сегодня академики и которые рассказывают о тех бедах и несчастьях?
Так вот, в этом плане возникает вопрос сегодня, на мой взгляд, о кардинальном переосмыслении вообще роли и места науки. Вообще, что такое наука? И здесь надо безусловно отметить, что за последние 50 лет вообще кардинально сменилось представление о науке. И это даже в терминах очевидно, потому что, вот бывший директор Института философии Степин и многие другие, у них уже даже такие термины появились, не только неклассическая наука, но уже постнеклассическая наука и т.д. Я сейчас не хочу обсуждать тему этих терминов, и что они означают, но за ними стоит одна безусловная вещь: парадигмы научной работы редко меняются. То есть, допустим, я еще читал книжки того исследователя 19 века, когда идеал науки в себе тоже выращивал благодаря замечательным книжкам, которые меня окружали, когда учился в школе, все-таки те идеалы науки 19 века, они уже во многом являются не теми передовыми, которые есть на сегодня. Потому что на сегодня наука - это однозначно проектно-программная парадигма и наука, связанная с тем, что она организует воспроизводство через фундаментальные открытия и создание новых практик. Новых практик человечества. Вот здесь как раз тот момент, который Анатолий Николаевич отметил, что, на самом деле, онтологические прорывы и фундаментальная наука очень тесно завязаны на справедливость и на социальные вопросы. <…> Наука нужна для того, все время и каждый раз, для того, чтобы обеспечить достойную жизнь человеку. Достойную жизнь человека, как любого человека, существующего на том или ином пространстве того же Земного шара. Я помню, чтоеще с детства я никак не понимал и, честно говоря, до сих пор не понимаю, когда читаю то, что, например, ежегодно от голода умирают 80 миллионов человек. Да, а еще показывали в детстве такие картины, что там апельсины давят от переизбытка рынка, там еще что-то, я никак не понимал, когда был ребенком, почему, например, апельсины, которые давят, нельзя дать тем, кто умирает из 80 миллионов? Или снизили производство говядины, потому что там переизбыток, нет рынка… И, в принципе, вопросы, конечно, детские, понимание детское, но, на мой взгляд, оно имеет абсолютный смысл, потому что, по большому счету, как можно жить достойно, если ты знаешь, что одновременно где-то люди живут в нечеловеческих, скотских условиях. То есть из этого только два выхода. Первый, этих людей убить, как неполноценных, но мы знаем, кто это проповедует, и зачем им это нужно, а второе условие, вообще-то для всего человечества, а уж, тем более, для граждан своей страны, сделать сносное, достойное существование по стандартам данного времени. Вот это тоже очень важно, потому что, когда у нас сегодня с утра до вечера плачут про то, что надо бороться с бедностью, вообще, есть бедные, есть богатые, то даже, ну, по-моему, совсем молодые люди, они прекрасно еще помнят время, когда богатых и бедных в таком разрезе не было. То есть, есть опыт и у десятилетнего существования страны, в котором это вопиющее неравенство было преодолено, и кто бы чего ни говорил. Я жил небогато и жил среди людей не самого верхнего, а, скорее всего, близкого к низшему классу, и я знаю, что каждый человек при минимальном желании мог бы вести достойную жизнь. Да, по меркам советского времени.
И вот сегодня возникает очень простой вопрос: а что такое сегодня достойная жизнь? Очевидно, мы должны ставить простые моменты, не хуже советской жизни во всем комплексе, то есть, и с точки зрения безопасности, и спокойствия, и уверенности в завтрашнем дне и т.д. Но, плюс еще, по современным меркам в чем-то и лучше. Если в советское время 9 кв. метров считалось нормальным жилищным квартирным стандартом, то, конечно, сегодня 17-20 метров - это тоже норма. Это понятно.
Возникает просто вопрос: а зачем нужна наука? А наука нужна для того, чтобы через фундаментальные открытия показывать совершенно другие возможности, в том числе, для обеспечения базовых потребностей человека. То есть, показывать, например, с точки зрения голода, как можно производство той же энергии, не уничтожая экологически землю и Земной шар, увеличить, скажем, в два-три раза.
Я помню свои впечатления, которые на меня произвел проект «Белая земля». Это проект группы ученых Курчатовского института, некоторые уже уехали за границу, но в 90-е годы они сделали проект «Белая земля». Что означает это название, я сначала не понимал, а оказалось все очень просто. Если смотреть ночные фотографии Земного шара, то видно, что Соединенные Штаты все освещены, Западная Европа – освещена, Россия - уже чуть пятнышком, именно Центральная Россия, чуть отдельные звездочки на территории, но, в принципе, темна, а если посмотреть на Африку, на Азию и т.д., то это совершенно темный полушар. И ученые говорят, что с помощью атомной энергетики, я не хочу опять вдаваться в конкретный слой ядерной энергетики, но с помощью атомной энергетики мы можем в два-три раза увеличить производство энергии, которая нужна для промышленного производства и для бытового освещения и, соответственно, для вопросов, связанных с вопросами растительности, вопросами, так или иначе, денежно-стоимостного выражения, к вопросу недопущения умирания людей от голода, как такового. В принципе, «Белая земля» означает, что, если земля в основе своей черным не освещена ночью, то при желании она может быть освещена, потому что у людей появляется доступ к энергии, а доступ к энергии, мы это прекрасно понимаем, - это и есть фактически то же самое, что и доступ к инфраструктурам достойного существования человека. Вот такой проект. Научный проект? Общественный проект? На мой взгляд, научно-общественный. Потому что, с другой стороны, вот мы разрабатывали ядерную доктрину России, я вам хочу сказать, что, например, большая часть наших атомщиков, они совершенно не хотят отвечать на этот вопрос, как в разы увеличить количество производства энергии. Нет, они, конечно, говорят, например, нам бы дали в миллион раз больше рублей, то мы бы, соответственно, в пять раз больше дали энергии. Но, никаких решений не предлагается.
<…>Я говорю про то, что на самом деле вопросы обеспечения достойного существования человека в стране и на Земном шаре - это, собственно, и есть вещь, на которую должна работать наука. Если это разделяется, то, как бы то ни было, все разговоры про истину, которую ищут ученые, они оказываются, как правило, либо лукавством, либо самообманом. Поэтому это вещи очень взаимосвязанные.
Итак, роль науки организовывать через лучших ученых и коллективы, планировать и организовывать онтологические прорывы, то есть, показывать новые реальности, которые существуют. Я никогда не забуду, как в 94-м году я был в Германии, в технопарке, где проводились очень интересные исследования по биопатонике (причем, Белоусов, Гурвич и многие другие исследователи, именно российские, заложили основу биопатоники, как таковой). Но в Германии ряд исследователей поставили это на более широкую индустриальную основу, и я уже просто видел эти препараты, где практически можно было определять качество пищи по тому, какой тип тонкого биологического излучения оно излучает. И было видно, как свежее молоко излучает одно, а потом трехдневное-четырехдневное молоко с консервантами не излучает ничего, и является мертвой пищей. Я это просто видел как технологическое, техническое устройство, когда нажимали кнопки и просвечивали. Кстати, параллельно велись исследования по раковым клеткам и нормальным клеткам и, соответственно, то же самое. Раковые клетки - это фактически мертвые клетки, распад которых, размножение которых приобретает чисто статистический хаотический характер, и это тоже было видно по биоизлучению. Вот фактически из этого возникает совершенно новая гигантская сфера, имеющая много технических и экономических эффектов для жизнедеятельности, практической биологии, сельского хозяйства. И вот, допустим, за этим стоит онтологический прорыв, вот эта область, за которой есть огромные эффекты от создания новых практик, потому что, скажем, другая медицина или диагностика, которые связаны с этим биопатоническими эффектами, дает совершенно другие возможности той же медицине. Поэтому, скажем, замкнутый ядерный топливный цикл, новые типы реакторов массово-поточного производства, биопатоника могут приводить примеры других прорывов, которые позволяют по-новому смотреть на человечество. Причем, это не обязательно физико-технические или естественно-научные вещи. Ну, вот, скажем, возьмем очень модные вопросы, связанные с существованием на Земле государств, проблематику взаимодействия. Это фактически тоже совершенно другая онтологическая картина, когда мы видим, что в оппозицию к эгоистическим культурам, к эгоистическим нациям, которые считают, что их культура является единственной, а все остальное является вторым сортом, выстраиваются другие совершенно другие диалоговые структуры. Это просто уже практически существует, но главное, существует другое видение, появляются другие описания этой новой реальности. Что из этого следует? Из этого следует, что наука задает онтологические фундаментальные прорывы проектно-программного типа, через это создаются новые практики, и эти новые практики должны обеспечивать достойную жизнь человечества. Без этого, без этих конкретных вещей наука становится непонятно чем.
И буквально два слова по поводу образования. Да, понятно, что без такого понимания науки развитие просто невозможно, потому что развитие сегодня требует создания принципиально новых практик по любому направлению. Речь идет о транспортных системах, речь идет о медицине, как я говорил, речь идет о получении энергии, речь идет о системе жизнедеятельности ежедневной, то же ЖКХ, все здесь нам не перестроить по старым технологиям, нужно выходить совершенно в другие реальности, то есть, без науки, без фундаментальной науки развитие невозможно, потому что наука задает, действительно это старые слова из старых книжек, передовые горизонты человечества. Без этих передовых горизонтов ничего не будет, будет медленное прозябание, в лучшем случае, а, скорее всего, деградация.
И по поводу образования. Образование выполняет, конечно, прежде всего, функцию воспроизводства. Но функцию воспроизводства не технического плана. Обычно считают, что взрослые-то знают что такое там в науках происходит, а детям нужно популярно изложить, и как-то что-то с ними делать. Я достаточно много занимался образованием и учебниками и хочу вам со всей ответственностью сказать, что это совершенно ложные представления. На самом деле, когда люди серьезно пишут учебники, то им приходится пересматривать все, существующие парадигмы и научной работы, и ненаучной. Вообще совершенно все знания приходится не просто приводить в систему, так, в формальном плане, как-то упорядочивать, а фактически приходится пересматривать всю структуру знаний. И образование в этом плане выполняет воспроизводственную функцию, не в том плане, что нам все известно, а просто надо детей чем-то напичкать, они еще маленькие дурачки. А фактически образование формулирует тот тип мышления и деятельности, который должен осваиваться детьми, а дальше вступает безусловная правота Гегеля о том, во что дети играют и что они делают, становится, на самом деле, содержанием человечества через 20-30 лет, когда новое поколение вступает в полноценную жизнь. Поэтому образование и наука здесь непрерывно связаны. Образование воспроизводит и программирует существующие и новые практики, а наука задает их как таковые, осуществляя онтологические прорывы.
Здесь буквально одно слово хотел бы сказать про промышленность. Конечно, развитие невозможно без этой триады развития: образование, наука, промышленность. Потому что без прикладывания науки и образования к промышленности, передовой промышленности, мы утрачиваем возможность, так, если сказать, материальной проверки наших гипотез, версий, красивых картин и в учебниках воспроизводимых культурных инвариантов. Только в промышленном развитии, только в реальной экономической эффективности получают свое исполнение и передовая наука, и настоящее образование. И вот триада: промышленность, наука и образование, на мой взгляд, является триадой развития, так она должна и рассматриваться, и класться в основу развития страны.
Ну, и последний момент. Когда я говорю о науке проектно-программного типа, то здесь можно проиллюстрировать совершенно другой пример, чтобы уйти от привычных для нас чисто научных картин к чисто геостратегической картине. Я считаю, и с каждым днем все больше и больше убеждаюсь в этом, уверяюсь в этом, становлюсь уже фанатом, наверное, кто-то скажет, человек одной мысли, но я убежден, что ключевым вопросом первой половины 21 века для России, для мира является то, сумеем ли мы на Дальнем Востоке создать реальный центр мирового развития, лидирующую общественную систему именно на Дальнем Востоке, на нашем российском Дальнем Востоке, который, безусловно, спасет и нашу страну, и будет продвигать все человечество. То есть, эта вещь должна лежать в основе любых программ и ни в коем случае не может быть положена как третичная, четвертичная. И в этом плане, как мне кажется, недостает программно-проектной науки и парадигмы у массы исследователей, в том числе и у людей, самого что ни на есть патриотического толка. Почему? Потому что, когда начинают обсуждение, говорят столица, дальше начинают: близко столица, далеко столица, захватят ее китайцы, не захватят, много вопросов, но не делаются предварительные вещи. Можно сколько угодно спорить про армию Китая, насколько она способна захватить столицу на Дальнем Востоке, но, сначала нужно совсем другое сделать. Сначала нужно спроектировать и увидеть совершенно новый макрорегион.
В своей книге «Солнце в России восходит с Востока» я описываю ситуацию, когда американцы за 90-е годы фактически сформировали совершенно новый макрорегион, так называемый Большой или Великий Ближний Восток. Это описано в монографии, из которой становится ясно, что традиционный Ближний Восток уже неадекватен, здесь связи более крепкие. И вообще, Ближний Восток, Большой Ближний Восток - это от Пакистана до Судана и, условно, от Египта до фактически Индии, до Мадраса. Да, и сверху, это наш Кавказ, по крайней мере, Кавказский хребет. Вот это настоящий Ближний Восток, потому что тут культура, восток. Очень увлекательно читать то, что люди нафантазируют. Но, когда в 2004 году во Франции проходил саммит «семерки», а потом «восьмерки», и когда обсуждалась проблема не Ближнего Востока, а Большого Ближнего Востока, когда в 2003 году американцы совершили агрессию против Ирака (поскольку застолбили это место и фактически начали контролировать изнутри весь этот Большой Ближний Восток), то стала понятна вся эта новая хитрость и замечательный географ, в том числе военный географ, представитель сильной школы политической географии, которая есть в США. Они задумали, спроектировали у себя бензоколонку. То есть, им нужна нефть, они просто провели трубопроводы, газопроводы, провели на карте и спроектировали новый регион, который назвали Большой Ближний Восток. То есть, фактически они сделали себе совершенно специальный регион. И вот такое же проектирование, если хотите, новой географии, нового макрорегиона по отношению к нашему российскому Дальнему Востоку, мы должны делать сегодня. Но этого никто не делает, потому что все считают, что такого региона не может быть, по тысячам причин, есть законы трех миллионов человек, устойчивой экономики, определенной площади и т.д. и т.п.
Вот, на мой взгляд, это опять пример дефицита настоящей научной фундаментальной мысли. Сейчас все области междисциплинарные, сложно связанные с разными полями практики, вот здесь отсутствует конкретная научная мысль. Приходится людям, вроде меня, что-то там писать, но я же не имею возможности писать монографии, я не ученый, в конце концов, в том смысле, что не работаю в Академии наук и такого рода институтах, так нам приходится писать, потому что это необходимо, ибо мы потеряем Дальний Восток. Но проблема не в Дальнем Востоке, не в его богатстве, а мы предадим всю нашу историю, как минимум за последние четыре века и 150 лет, когда уже Невельской и Муравьев фактически отдали нам Приамурье и Приморский край. Кстати, в следующем году будет 150 лет Айгунского трактата, важнейшая дата, фундаментальная, это просто надо иметь в виду. Мало того, что мы предадим свою историю, мы, на самом деле, потеряв Дальний Восток, мы потеряем все. Если мы, потеряв Чечню, мы могли что-то переждать, то, потеряв Дальний Восток, больше у нас ничего не останется, и не останется России, это для меня глубочайшее убеждение. Но просто кричать про то, что не отдадим японцам, китайцам, американцам Дальний Восток, бессмысленно, потому что чего кричать, когда сегодня Дальний Восток – придаток сырьевой не только Японии и США, а Китая. Пресс для сои – из Китая, башни и арматура для башен – из Китая. Два года назад шли переговоры китайцев с РАО «ЕЭС», когда готовилось соглашение по продаже электричества. Соглашение, на мой взгляд, ужасное и неправильное, потому что, вместо того, чтобы электрическом подпитывать новые промышленные мощности на Дальнем Востоке, мы кормим китайцев, то есть фактически кормим китайский БАМ и уничтожаем, «доуничтожаем» свой. А сейчас китайцы говорят: «А чего вы волнуетесь, у вас нет денег, например, на новую Нижнебурейскую ГЭС, нет проблем, мы вам деньги дадим, больше того, мы знаем, у вас много трудностей, мы рабочих дадим, мы знаем, что и с инженерами там у вас, мы вам и инженеров дадим. Нет проблем, мы вам все дадим, а провода бросайте туда, через речку». Китайцы разговаривают уже, как у Киплинга белый человек разговаривал с непонятно каким, ну, как раньше говорили, с малыми народами. То есть, в этом смысле, мы уже полностью сырьевой придаток во всех отношениях, де-факто, а скоро будем де-юре, отсюда, этот момент ключевой, нужны научные обобщения, нужны проектирование, программирование Дальнего Востока.
Вот вчера с докладом выступил Ишаев о том, что нам надо опять интегрироваться в Тихоокеанский регион, о том, что больше государств должны давать денег на Дальний Восток, но где там наука? То есть, член-корреспондент Российской Академии наук Ишаев, вместе с академиком Менакером, которые 15 лет хорошо там сидят и все на этом, они выступают с научным докладом, смысл которого, ну, понятно, сводится к тому, что Ишаев говорит, «мне больше надо денег». А куда эти деньги? На что? Вопрос в том, а что будет? Ну, хорошо, туда нужны триллионы, нет вопросов, но что будет через 10-15-20-30 лет? Что будет? Или эти деньги мы вложим в Нижнебурейскую ГЭС, и китайцам будем отдавать электричество по 4 цента в полтора-два раза меньше, чем китайцы покупают у других. То есть, в этом смысле, я опять возвращаюсь к началу и заканчиваю свое выступление. Я считаю, что ключевой момент - это наука, во-первых, с точки зрения новой парадигмы, необходимости ее осмысления и оценивания, а, во-вторых, чтобы мы сами, впадая в защиту науки, сами немножко оставались трезвыми и задавали себе вопросы, хорошо, если есть наука, а где ее открытия? И открытия во всех сферах, от географии, биопатоники до ядерной энергетики и т.д. Спасибо большое за внимание.
| www.kroupnov.ru | 20:57, 14.03.2007 | Источник: Юрий КРУПНОВ |