Стенограмма передачи «Наш собеседник», вышедшей в эфир 6 августа 2007 г. на телеканале «Столица Плюс» (Восточный административный округ Москвы).
Ведущий — Николай Буховец.
Николай БУХОВЕЦ: — Добрый вечер, дорогие друзья. Программа «Наш собеседник». И у нас сегодня в гостях Юрий Крупнов. Здравствуйте, Юрий Васильевич.
Юрий КРУПНОВ: — Здравствуйте.
НБ: — Я думаю, вас представлять не нужно, но на всякий случай напомню уважаемым зрителям, что Юрий Васильевич Крупнов председатель ДВИЖЕНИЯ РАЗВИТИЯ и, в общем–то, известный публицист и писатель. И вопросы, которые мы всегда обсуждали с Юрием Васильевичем, это вопросы развития, это вопросы, как нам стать лучше, нашей стране богаче, нам всем умнее и как все эти вопросы решать. Юрий Васильевич, сейчас очень активно обсуждается тема экспедиции к полюсу, хотя злословы говорят, что чуть ли не на шведские деньги поехали. Вкратце, дело в том, что Артур Чилингаров как полярник, как Герой Советского Союза, представитель партии «Единая Россия» в Думе и зампред Государственной Думы организовал экспедицию к Северному полюсу, которая прошла за нашим, язык не поворачивается сказать, круизным атомным ледоколом, который проложил путь к полюсу, а экспедиция там провела ряд научных исследований, в том числе поставила российский флаг на той точке дна, которая, в общем–то, соответствует полюсу. В связи с этим сразу представители приполярных стран, например премьер–министр Канады, заявили, что сегодня не XV век, в котором можно было ставить флаги как фишки и считать эту землю своей. Но речь идет о том, что полюс и вообще все это плато, которое является продолжением наших северных территорий, от Чукотки практически до Огненной Земли, является частью России, как и Советского Союза. Вопрос такой: что это, политический жест или действительно есть реальные возможности каким–то образом объявить эту часть мира своей, если она юридически не наша, и, вообще, для чего были потрачены сто миллионов рублей на эту экспедицию?
ЮК: — Во–первых, я, с одной стороны, по крайней мере прошу прощения за нескромность, но себя никогда к таким популистам не относил и пиаром никогда специально не занимался, я считаю это ненужным. Но, с другой стороны, я бы не относился так несерьёзно к серьёзному пиару, потому что, ещё Шекспир говорил, что весь мир — театр. И проблема не в том, что пиар, не в том, что, перед выборами есть желание напомнить о себе, показать себя. Важно то, что здесь в основе все–таки лежит не самовыражение и не просто дешевая реклама, а все–таки точное угадывание такого сосредоточения геополитического столкновения. Причём всё было сделано в такой символической, яркой форме — кстати, хочу указать на то, что два батискафа на четыре тысячи метров опускались, это сложнейшее такое гидротехническое свершение, и прекрасно то, что у нас такие батискафы оказались, то есть мы их способны еще делать, а еще год назад говорили, что непонятно зачем такие деньги тратились на батискафы. Но, с другой стороны, была ситуация с «Курском», когда пришлось просить «батискафную» помощь у англичан и норвежцев. Поэтому нынешняя ситуация, как мне кажется, показывает наш технологический уровень. Поэтому я считаю, что данный пиар — правильный пиар, если так можно сказать, и он символически показал, что Россия практически за последний год резко восстановилась как мировая держава, резко превращается в субъект мировой политики, который инициативно задаёт повестку дня и фактически ставит сложные вопросы для наших, так называемых, «стратегических партнёров», для наших партнёров по международному сотрудничеству. Отсюда, я считаю, что всё было абсолютно правильно.
НБ: — Мы можем сказать, как уже говорили, обсуждая выступление президента Путина в Мюнхене, что Россия постепенно становится на ноги, обретает чувство собственного достоинства, Россия пытается уже каким–то образом обозначать и отстаивать свои интересы.
ЮК: — Вот это, я считаю — самое главное. Мы, конечно, можем, наверное, найти какие–то недостатки в этой акции, сказать, что «Единая Россия» пиарится. С другой стороны, наверное из этих ста миллионов…
НБ: — На самом деле о «Единой России» речи не было, звучала фамилия Чилингарова …
ЮК: — … да, верно. Из этих ста миллионов может быть кто–то украл миллионов пять. Наверное, можно находить всякие мелочи, недостатки и раздувать их, но в целом, на мой взгляд, вы сказали самое главное слово, Николай Александрович — обозначить нашу позицию. Потому что все остальное уже, даже инструменты, реализация позиции, даже военная сила, по большому счёту, это все вторично, это все при необходимости нарастёт. Мы прекрасно помним, как в начале войны, практически за полгода была перебазирована вся промышленность на Восток и буквально за год мы перешли к новому поколению военной техники, стали создавать совершенно новые самолеты, танки, пушки, автоматы и другое оружие, и это все произошло в кратчайшие сроки. Почему произошло? Потому что после той катастрофы 41–го года, когда произошел разлом, наступило осознание того, кто враг и чем он грозит. Ведь в начале войны почти четыре с половиной миллиона солдат и офицеров сдались в плен. Ни в коем случае я не хочу осуждать сдавшихся в плен, но мы должны понимать, что это была геополитическая катастрофа, мы стремительно всё проигрывали. Почему? Потому что все не понимали, что происходит. Никто чётко не обозначал врага и людям по большому счёту было не очень понятно, зачем погибать за некий абстрактный социализм. С другой стороны были национал–социалисты, они тоже что–то про социализм говорили. Погибать против фашизма абстрактного — тоже непонятно. Да, рабочая братия. И, действительно, немецкие солдаты и офицеры действительно были представителями сверхквалифицированной рабочей силы и умелых мастеров, прекрасных инженеров, деятелей искусства и т.д. Если вспомнить страшные октябрьские дни 41–го года, когда масса людей, в том числе чиновничества, попросту бежала из Москвы, и никакой всесильный Сталин не мог остановить этого бегства, то надо признать, что всё было на грани распада. И только когда враг уже рассматривал в бинокли Москву было осознанно, что речь идёт о жизни или смерти России и русских, фактически, о нашей русской цивилизации, то всё стало на свои места. После того, как было обозначено, что идет цивилизационная война, что речь идет о выживании, о нашей русской, российской цивилизации, то даже где–то с недостатком оружия, где–то еще с глупостью недоучившихся командующих и еще с массой других недостатков, но Победа была предрешена. И всё это логически завершилось после Победы тостом Сталина за русский народ–победитель.
Поэтому, понимаете, эта акция с Северным полюсом — не пиар. Есть там какая–то сторона пиара, кто–то хотел, может быть, на этом побольше напиариться, но в целом — это обозначение нашей позиции. Мы северная держава, мы мировая держава и никто не имеет права сталкивать нас с наших совершенно законных интересов и территорий, в том числе территорий таких сложно организованных, как океаническая — Северный Ледовитый океан — территория. У меня одна такая главка есть в одной из книжек, еще несколько лет назад я об этом подробно писал, к сожалению, мало тогда об этом говорили. И когда анализируешь этот вопрос, становятся очевидными две простые вещи. Первое. Арктика — это, конечно, гигантское количество разного рода ресурсов…
НБ: — … использование…
ЮК: — … И использование. Это те запасники, которые, тем более, при совершенствовании технологии, скажем, через 20–30 лет можно будет легко доставать. И их огромное количество. Это первый момент. Второй момент. Арктика — это уникальная геостратегическая военная точка, с нее можно контролировать и с воздуха, и при помощи подводного флота, фактически все основные континенты, всё Северное полушарие. И, наконец, третий момент. Мало кто знает, что Арктика, это, по сути, такая «пробирка», в которой вообще формируется вся основная мировая погода и тот, кто в Арктике хозяйничает, тот, кто в Арктике имеет свои посты и системы техносферы и т.д., по большому счёту, может управлять погодой. А это и оружие, и, с другой стороны, сохранение климата, это вопрос, который интересует всех. Здесь за Арктику давно уже идёт страшная борьба. Другое дело, что мы все не понимали, чего мы хотим, кто мы такие…
НБ: — Здесь хочу буквально на секунду прервать вас. Дело в том, что вот это непонимание пришло с младореформаторами, поскольку мы знаем, что в царское время Арктика достаточно активно исследовалась, у нас достаточно географических наименований, носящих русские фамилии, имена. Дальше мы помним прекрасно челюскинцев, которые были затерты во льдах и потом, так сказать, благополучно эвакуированы оттуда, перелеты Чкалова и других наших летчиков–героев. После войны мы помним прекрасно и те же атомные ледоколы, которые вошли в строй и специально служили для того, чтобы делать проводку в арктических ледяных полях. И в советское время Арктика всегда рассматривалась, в принципе, как резерв развития и определенная платформа, как одна из опор страны…
ЮК: — И потом, для нас это фундаментальнейший путь — Северный Морской путь по Северному Ледовитому океану, связывающий наш Тихий океан, наше Тихоокеанское побережье соответственно с Северным морем, с Балтикой, и фактически с Атлантическим океаном. И для нас, северной страны, я напомню, две третьих России находится на северных территориях, там, где изотерма значительно ниже нуля, это безусловно важно. Вы очень правильно сказали по поводу преемственности. Севморпуть, собственно, создавал Шмидт в 30–е годы, наша страна выстраивала ледокольный флот, потом атомный ледокол…
НБ: — Помните, книга «Два капитана».
ЮК: — Конечно, конечно. Это север. Норд–Ост. Курс Норд–Ост. Но это же все базировалось на дореволюционных и идеологии, и разработках. А стояли–то величайшие люди. Дмитрий Иванович Менделеев, Степан Олегович Макаров, то есть, адмирал Макаров, даже адмирал Колчак, когда был молодым, он был одним из участников северных походов. И эти люди концептуально обосновывали необходимость Северного Морского пути и исследования Арктики и осуществляли его практически. В этом смысле Арктика — это наша судьба…
НБ: — И будущее, можно сказать.
ЮК: — Конечно! И уж мы имеем, как минимум, не меньше прав на Арктику. А, тем более, что международное право в последнее время резко стремится к тому, чтобы начинать Арктику делить. И делить, естественно, не в пользу России. Поскольку все захотели побыстрее поделить, то мы весьма своевременно поставили резкую границу и заявили, что этого больше не будет. Поэтому сто миллионов рублей, с моей точки зрения, в данном случае небольшие деньги и их надо было затратить. К тому же это блестящая патриотическая акция, имеющая, хочу ещё раз повторить, и массу других эффектов. Само по себе погружение батискафа на 4 тысячи метров — это очень серьёзно.
НБ: — Юрий Васильевич, а вот я, насколько помню карту Советского Союза, там очень четко были границы Советского Союза обозначены, они шли с левой стороны, делали какой–то такой зигзаг небольшой, у нас там Шпицберген, где были проблемы с Норвегией, но, тем не менее, я не знаю, как сейчас, но раньше мы там вместе уголь добывали. Это была форма присутствия. А так, достаточно четко были границы обозначены. Они что, сейчас расплылись или как?.. Хотя Россия является правопреемницей Советского Союза.
ЮК: — Это правильно. Не только правопреемницей, но такой есть термин, более мощный — продолжатель, страна–продолжатель. Правопреемница принимает права, а продолжатель — страна, которая точно задаёт жизненную линию, идентичную СССР. И наш МИД сейчас, слава Богу, пытается именно такую линию вести. Мне кажется, это очень важно. И вы правы, с одной стороны, с обозначением границ, но дело в том, что в настоящее время по всему Земному шару идут активные переделы, в том числе и привлекают, условно говоря, и науку, для того, чтобы научно обосновывать свои территориальные притязания. Идут массовые переделы разных зон, причём не только в Арктике. Возьмём, например, части Тихого океана, богатые океанической глубинной рыбой, типа сайры, которые по биомассе имеют гигантское значение. И сегодня выдвигается масса международных соглашений, которые рассказывают, выдумывают, кто во что горазд, все эти двухсотмильные экономические зоны, 12–ти и другие мильные, всякого рода стандартов прошлого века территориальные границы, отнесённые к стране, которые сейчас дополняются разного рода функциональными границами. Кстати, мы с вами перед передачей вспоминали соглашение Шеварднадзе и Бейкера по Берингову морю. Фактически, это один из видов таких скользких соглашений, я не хочу даже обсуждать качество этого соглашения — это просто была сдача интересов и СССР, и России. И слава Богу, что это преступный акт не был ратифицирован. Это преступление, за которое еще в той или иной форме его участники должны понести наказание, но я хочу сказать, что это один из типов такого международного плетения нового права. И сегодня тоже собирается масса конгрессов, конференций, на которых принимаются резолюции, что всё по–другому, что, например, нам грозит потепление, в Арктике холодно и поэтому надо по–новому к Арктике относиться и делить её по–другому. Другое дело, что мы почти не участвовали во всех этих мероприятиях и всё делили без нас. И правильно, что наши учёные и политики зацепились за хребет Ломоносова и объявили его нашей территорией. Правильно, потому что нам нужно цепляться, потому что это наша сфера. Мы не выживем, в отличие от других, без Арктики.
НБ: — Я хочу еще дополнить. Практически все географические точки планеты — моря, мысы были обозначены именами русских исследователей. Но сейчас, если мы посмотрим карту, изданную в Европе или ещё где на Западе, мы уже этого не найдём. Мало того, я ещё помню по школе, в Индийском океане были острова, которые носили русские названия — их тоже уже нет.
ЮК: — Так и есть. И в этом плане нам пора перестать рассматривать себя в качестве таких проигравших, сдавшихся недочеловеков. Про другие страны всё понятно. У них есть свои интересы. Нам это может не нравиться, но это в порядке вещей. Мне кажется, до сих пор непонятны мы были сами для себя, потому что речь шла о том, а чего хотим мы и кто мы такие. И вот сейчас ни в коем случае, мне кажется, не надо идти вот на эту псевдоэкономичность, когда спрашивают, куда затратили сто миллионов? А вот зачем кто–то полетел в Антарктиду? А вот зачем какое–то там нужно исследование? Эти сто миллионов окупятся потом веками. И мы не настолько богаты, как говорится…
НБ: — Эти лукавые вопросы звучат постоянно. Они постоянно звучат и в отношении Беларуси. А почему мы должны вот этих…
ЮК: — …кормить, да–да, так и говорят в массе.
НБ: — А Беларусь в ответ говорит, а почему мы должны защищать ваши границы? Но, следуя такой логике, можно прийти непонятно куда. Ну, ладно, это вопрос, так сказать, следующий. Я бы хотел с вами поговорить на вашу любимую тему о Дальнем Востоке. Я просто хочу напомнить, что Юрий Васильевич в свое время предлагал и предлагает до сих пор перенести столицу на Дальний Восток. А кстати, какой город должен быть столицей на Дальнем Востоке?
ЮК: — Я думаю, что город между Свободным и Углегорском, там, где будет новый российский космодром. Это в Амурской области.
НБ: — Не Владивосток?..
ЮК: — Нет. Я думаю, что, во–первых, столица должна быть на Дальнем Востоке, а второе — она должна быть все–таки в континентальном пространстве. Мы совершенно не понимаем, чем вообще владеем. Я сам плохо понимаю, хотя сейчас, по сравнению с большинством зрителей, хорошо уже знаю Дальний Восток. У нас гигантский выход в Тихий океан. Вот я недавно беру книжку очень хорошего писателя, он говорит, к сожалению, в связи с тем, что черноморскими проливами мы не владеем, фактически мы сегодня лишены выхода в океан. Человек пишет про сегодняшний день. Но у нас Тихий океан выход, весь Тихий океан. Тихий океан, который занимает 13 миллионов квадратных километров, то есть, это гигантское пространство. У нас уже сегодня порты есть по всему побережью Тихого океана, надо их развивать и они интенсивно сейчас развиваются. То есть, мы в этом смысле совершенно не знаем своей страны. Но Тихий океан всегда просто завораживал, завлекал, это не море, это океан, и волна у него совсем другая. И это счастье, что мы имеем выход в этот Тихий океан, но все–таки мы должны развивать глубинку и непосредственно делать столицу в максимальной близости к Китаю.
Хочу привести простой пример. У нового губернатора Амурской области Николая Колесова, весьма интересного и амбициозного человека, окна кабинета смотрят на Амур, на город Хэйхэ. И я считаю, что, в каком–то смысле, окна кабинета у руководителя страны должны смотреть на Амур и на Хэйхэ, потому что, когда ты видишь, чисто визуально, как за последние пять–семь лет меняется Хэйхэ, а это северная и в общем–то отсталая провинция Китая, которая 20 лет назад напоминала нашу Чукотку, то начинаешь другими глазами смотреть на реальность. Сейчас этот город, который 15 лет назад был рыбацкой деревней, быстро растёт, туда КПК и государство вкладывают гигантские средства для того, чтобы поднимать эти отсталые провинции. Более того, я хочу сказать, что официальные китайские лица проводят такую мысль: мы, конечно, понимаем, что мы не в равных весовых категориях, мы развиваемся, а вы вообще деградируете, давайте сотрудничать, но, в общем–то, равными партнёрами нам вряд ли можно быть. И это очень неприятное ощущение.
НБ: — Юрий Васильевич, вот то, что было после войны сделано, скажем, КВЖД и Порт–Артур отдали и, в общем–то, помогли Китаю подняться на ноги, хотя мы сами практически только вышли из войны и нуждались во многом, это было серьёзной помощью. Это все оправдано было, если бы не политика последующих руководителей нашей страны, к сожалению.
ЮК: — Ну, я опять здесь, может быть, даже поспорил, при том, что я в принципе с вами согласен. Хрущев, действительно, испортил отношения безобразным образом с Китаем и, кстати, испортил из–за того, что просто нарушил негласную договорённость не оскорблять Сталина. Прежде всего, китайцы обиделись на это. Они не поняли, как так может быть, что всё, что до этого прославлялось, вдруг было объявлено ужасом, несправедливостью, отступлением от марксизма–ленинизма и всего прочего. Но, всё–таки, возможно, здесь ещё есть и геополитический момент. Китай — это уникальная автономная цивилизация, гигантская по территории и народонаселению. Действительно наш великий сосед. Она живёт совершенно по своим законам. Может быть, не в 50–е, может быть в 90–е, но всё равно когда–то произошла бы дифференциация.
НБ: — Мы перед эфиром обсуждали книгу Джульетто Кьезы, это депутат Европарламента, «Восток — Запад». Там говорится о том, что через 10 лет между Китаем и США возникнет серьёзный конфликт из–за ресурсов, а ресурсы это как раз наш Дальний Восток и наша Сибирь.
ЮК: — В этом смысле частично я согласен с Кьезой и, как я всегда говорю: спасибо китайцам, что они не дали Дальний Восток американцам, и спасибо американцам, что они не дали Дальний Восток китайцам. Но, с другой стороны, я бы сказал, что основной вопрос не только в безопасности. В последние полгода резко интенсифицировалась политика по отношению к Дальнему Востоку и здесь гигантскую роль сыграл президент Путин и дальневосточный полпред президента Камиль Исхаков. Но надо ещё больше наращивать усилия, потому что иначе мы, действительно, просто потеряем Дальний Восток. Но, все–таки, главное не столько в том, что мы потеряем, а в том, что через опережающее развитие Дальнего Востока мы имеем возможность в целом развивать страну. Мы должны на новом месте развивать страну. Когда я полгода назад одному конструктору впервые рассказал о космодроме Свободный и предложил принять участие в разработке проекта, он сначала как–то сомневался, а потом говорит: а ты знаешь, почему космодром в Байконуре строили? Я говорю, ну, наверное, там секретность, там вообще ничего не было, кроме узкоколейки, удобная позиция для трасс вывода и южная высокая широта и т.д. Он говорит, это всё так, но главное не в этом. Главное в том, что Королёву не дали бы нигде сделать космос, ему нужно было куда–то убежать и на пустом практически месте делать космос, потому что это была его идея. Да, использовались ракеты–носители для военных целей, но космосом болел, прежде всего, он, и Байконур — это попытка на новом голом пространстве создать нечто, что бы не было воспринято в Москве.
То же самое Дальний Восток. Это пространство гигантских возможностей для нас как новой страны. У нас сегодня самое страшное не отсутствие денег, мы прекрасно знаем, что их полно, если брать золотовалютные запасы и Стабилизационный фонд, но проблема не в этом. У нас все есть. У нас самое страшное другое — то, что у нас нет пока системных прорывных решений и политического класса, который готов к принятию и реализации таких системных прорывных решений. А отсюда возникает одна страшная вещь. Мы начинаем финансировать старое, оставшееся еще от Советского Союза. Пошли денежки, и мы финансируем старое и тем самым закладываем отставание, которое и без того крайне серьёзно. Мы начинаем закладывать отставание на следующие 20–30 лет. И у нас сегодня основная проблема вообще не в том, что кто–то что–то ворует, это все для досужего политиканства, у нас основная проблема, что мы должны профинансировать опережающие разработки. Для меня, например, программа развития страны на сегодня очень проста. Это опережающее развитие Дальнего Востока и создание лидирующего космоса на Дальнем Востоке. Всё! Всё остальное, я считаю, приложится. То есть, мы должны сделать лучшие в мире космодром и транспортную космическую систему и мы должны вложить в Дальний Восток серьёзнейшие деньги и, слава Богу, они первые пошли. И каждый руководитель любого нашего министерства, как, кстати, Фрадков неделю назад сказал, должен рассматривать Дальний Восток как регион приоритетный, а не просто где–то там, далеко за Уралом непонятно что. Это главное сегодня.
НБ: — Юрий Васильевич, как вы считаете, предпосылки сейчас к этому есть?
ЮК: — Я считаю, есть.
НБ: — Понятно. Был принят ряд решений на уровне президента, на уровне премьер–министра по развитию Дальнего Востока. Были выделены средства, которые закладываются в трёхлетний бюджет. Как вы считаете, этого достаточно для того, чтобы сдвинуть дело с места?
ЮК: — Этого абсолютно недостаточно, но очень важно, что всё–таки ситуация сегодня кардинально отличается даже от того, что было год назад, уже не говоря про то, что было в 90–е годы. Как говорили классики, «процесс пошёл». Но, этого, конечно, абсолютно недостаточно. Основная проблема нашего политического класса в том, что он не может выделять приоритеты. Хорошо, что запущены национальные проекты, там есть масса проблем, но важно уже то, что хотя бы обозначены направления решения проблем. Очень важно, что Путин в Послании, например, сказал, что мы должны строить один квадратный метр жилья на каждого жителя страны в год. Многие смеются, что это в два–три раза больше, чем мы строим, что это невозможно. Не важно. Задан параметр. Дальше его можно достигать. Вот это то, что вы сказали в начале про Северный полюс. Обозначение позиции. Правящий класс должен обозначать стратегические цели развития страны. Наш народ прекрасно мобилизуется, ему сразу становится все понятно, как только ему показывают куда надо идти, подо что надо мобилизовываться. Я более чем уверен, у меня интенсивное общение с молодёжью, с чиновниками, с пенсионерами и т.д. — все люди готовы и пояса подтягивать, и чем–то жертвовать, каким–то мелким благополучием. Хотя все, конечно, против дурацких, каких–то ситуаций, когда кто–то рядом получает много, а тебя бросают ни за что — речь, естественно, идёт не об этом. Но все готовы мобилизоваться, если они будут видеть чёткую стратегическую далёкую цель.
НБ: — Это экономическая скрепа. А как, скажем, в отношении военной безопасности? Дальний Восток был серьёзным плацдармом с развитой инфраструктурой. Что сейчас?
ЮК: — Самое главное то, что прекратилась деградация военной структуры. Это первое, это очень важно. Точка этому поставлена. Потихонечку начинаются новые вложения в новую технику. Да, это штучное, это разовое, это пока разрозненное и т.д. Но сейчас очень интенсивно идёт работа, хотя она такая полускрытая, над новой военной доктриной. И сегодня ясно, что мы должны по–новому посмотреть и в военном отношении на Дальний Восток. Сейчас идут очень серьёзные дискуссии, и они, думаю, уже к концу года дадут серьёзные решения по этому вопросу. Но, собственно, начало этому было положено 20 декабря прошлого года, когда на Совете Безопасности разбирался вопрос о Дальнем Востоке. Президент дал очень много поручений, в которых именно и гуманитарный аспект, и экономический, и финансовый, но в том числе и демографический, и военный. И в этом плане, опять же, обозначения произошли. Дальше мы должны просто все на своих местах работать…
НБ: — Полгода уже прошло, есть подвижки?
ЮК: — Конечно. Буквально в прошлый четверг на заседании правительства принята федеральная целевая программа развития Дальнего Востока и Забайкалья, в которой до 500 миллиардов финансирование, совершенно невиданные суммы, на один Владивосток и остров Русский, АТЭС–2012 — 100 миллиардов рублей. Если бы кто–то полгода назад сказал, что Дальнему Востоку выделят такие суммы, просто бы откровенно в лицо рассмеялись.
НБ: — Юрий Васильевич, а кто будет работать? Есть там сердцевина рабочая?..
ЮК: — Во–первых, всё–таки, рабочая сердцевина есть. Я просто считаю, что мы в целом, как страна, особенно москвичи, должны быть признательны этим людям, которые не убежали, выдержали ситуацию и психологического слома, и экономических трудностей. Мы же должны понимать, что до сих пор фактически все тарифы в полтора–два, а нередко и в три раза выше на Дальнем Востоке при таких же примерно зарплатах, как и здесь, чем в Центральной России, то есть, жить гораздо тяжелее. Но нужен, конечно, новый набор, нужен новый кадровый призыв. Меня все спрашивают, вот вы говорите про Дальний Восток, а вам не надоело с московского асфальта говорить про Дальний Восток? Я фактически переселяюсь в Хабаровск и собираюсь в ближайшее время работать на Дальнем Востоке. И я считаю, что в той же Москве найдётся несколько сот тысяч молодых людей…
НБ: — Даже Фрадков сказал: давайте по примеру комсомольских строек…
ЮК: — Да, чуть–чуть там шутливо было по поводу чиновников. Но если руководство страны поставит жёсткие предметные задачи и цели, даст серьёзный ресурс и потребуется серьёзная ответственность, наша лучшая молодёжь поедет на Дальний Восток и она поднимет Дальний Восток, я нисколько не сомневаюсь.
НБ: — Но для этого, нужна вертикальная социальная мобильность. Людям надо давать возможность и амбиции удовлетворять, и карьеру делать, ну, и в материальном плане, естественно, стимулировать.
ЮК: — Самое главное, Николай Александрович, у нас всё для этого есть. У нас просто нет организации и системы. А всё есть. Ну, смешно говорить, что мы молодежи не сможем дать по коттеджу на Дальнем Востоке. Нет в этом проблемы, понимаете, нет в этом проблемы. Только надо правильно организовать. Поэтому, вопрос основной в приоритетах и в организации.
НБ: — Ясно. Ну, что ж, Юрий Васильевич, я думаю, мы в целом тему постарались охватить, но, тем не менее: чего вы ждёте от оставшейся части этого года и от следующего?
ЮК: — Я ничего не жду, я уже стараюсь что–то организовывать и делать, потому что, знаете, ждать, это в каком–то смысле и издевательское дело, потому что процессы идут, в том числе и негативные. Я считаю, надо не ждать, а так организовать всё, в том числе и выборы, чтобы у нас ни в коем случае не сменился тот курс, который возник после мюнхенской речи Путина, о которой вы упоминали. После мюнхенской речи, мне кажется, всё встало на свои места. И теперь главное удержать эту линию. Начинать обозначать с Северным полюсом, с Арктикой, с Дальним Востоком, с приоритетом промышленного труда, а не торгово–посреднического и т.д. Нужно все это начинать обозначать, и политический класс должен в целом продолжить эту линию. Вот это главное.
НБ: — То есть, вы считаете, что нам всем, кто живет в нашей прекрасной стране, необходимо, во–первых, перестать ссориться на тему, например, в какой руке держать флаг, или как здороваться, я условно говорю, кто красный, кто левый, кто правый, кто монархист и т.д. Мы должны иметь в виду, что у нас с вами одна задача, мы должны поднять нашу страну и сделать такой, какой она была хотя бы лет 30 тому назад.
ЮК: — Я полностью согласен. Я хочу сказать, что, к сожалению, основная проблема, почти трагедия, это то, что у нас нет готовых кадров. Как только серьёзное дело возникает, все те, кто громко кричал и красиво рассказывал, как бы он сделал, оказывается, ничего не умеют. Поэтому нам всем надо учиться, мы все за последние 20 лет очень серьёзно подустали, разучились работать, разучились ставить цели и отвечать за серьёзные дела, разучились думать большими серьёзными проектами и стратегическими длинными целями. Нам всем надо этому учиться и очень быстро. Иначе, года через два нас будут учить другие.
НБ: — Вы имеете в виду, перестраивать всю систему образования?
ЮК: — И образования, и управления, и, в общем–то, совершенно другое требование предъявлять к молодёжи. Сегодня фактически по всем серьёзнейшим отраслям мы видим — полная зияет дыра между 30–летними и 60–летними. И те, кому сегодня 20–25, должны фактически совершить над собой подвиг, потому что они должны заместить то, где раньше было медленное воспроизводство…
НБ: — Я предлагаю пенсионный возраст поднять до 75–ти…
ЮК: — Может быть, может быть… Это шутка. А на самом деле, конечно, гигантский кадровый пробел.
НБ: — То, что вы говорите, настолько серьёзно, я даже затрудняюсь сразу охватить всю эту проблему, поскольку это, прежде всего, в области идеологии.
ЮК: — Конечно, конечно.
НБ: — А вот совместить идеологию и реальную практику, это очень сложно.
ЮК: — Николай Александрович, я, может быть, оптимист, но я жду, что вот уже в следующем году мы вообще Дальний Восток обсуждать не будем, а просто полетят самолёты и пойдут поезда и лучшая молодёжь будет собираться, понемножечку, потихонечку, на Дальнем Востоке.
НБ: — Спасибо. Мы заканчиваем наш эфир. Спасибо вам, Юрий Васильевич. Юрий Васильевич КРУПНОВ, председатель ДВИЖЕНИЯ РАЗВИТИЯ.
